Пишет М. Бахтин Турбину:
Мне по мерке рубят сосну,
Я не сплю, брожу дотемна,
Закисает в кадке белье.
Женщина стоит у окна,
Я забыл, как звали ее.
Багровеет в небе Луна,
Страшные пошли времена.
Полыхает в небе пожар,
Я уже не свой и ничей,
Наш, почти божественный, дар
Гложет нас во мраке ночей,
Кабы не звериная суть,
Все же обошлись как-нибудь.
Страшные пошли времена —
Вот я и не сплю ни хрена.
Рушится планета во тьму…
Я порвал бы глотку тому,
Кто из наших досок судьбы
Подрядился ладить гробы.
Все же приезжайте, мой друг, —
Белые подходят грибы.
Одиссей в Киммерии
1
Все бы плыть да плыть, ничего не знать,
все качаться бы на волне...
Ты — коралл и подлунная белизна,
ты отсвечиваешь во тьме.
А ведь жил, не зная, где сон, где явь,
да задешево сдался в плен —
потянул же нечистый пуститься вплавь,
чтоб упасть у твоих колен!
Все, о чем мечтал, отлежав бока,
чем дышал, прозревая мрак...
Видно, нет управы на дурака,
коль и впрямь он такой дурак!
Проще отогреть в две ладони снег,
убаюкать морской прибой...
Я бы в глотку вбил тебе этот смех,
если б только владел собой!
2
Все бы молчал весь век, все бы лицо прятал
тише твари лесной — если б не эти люди;
входят сюда, выходят — кто они все такие?
Ну а впрочем, прощай. Видишь, вот отплываю
по зеленой волне, вслед за облачной тенью,
то-то в небе морском звездный ковш опрокинут.
Предназначенье воды — укачивать и лелеять,
унося в отдаленный край, да я и не против,
только вот жаль всего, что так льнет и плачет, —
мыши в овраге, ласточки в поднебесье, отчего дома,
солнца, зеленого сумрака, мяты и кардамона.
3
Я бы сказал тебе, что из себя на самом
деле все представляет, но, знаешь, страшно.
Всякую вещь назови — она отзовется
(не приведи Господь) или утратит силу.
Слушай, не плачь — ведь то, что мы именуем
жизнью, — всего лишь слово, а там посмотрим.
Двери под сквозняком хлопают беспрестанно,
словно проходят сквозь них, нас навещая, тени.
Был бы я рыбой морской — плыл бы я до заката,
чтобы проверить — вправду ли солнце тонет.
А перед путешествием, напоследок,
я бы тебе сказал (а ты не поверишь) —
жизнь, дорогая, к нам была благосклонна
много больше, чем мы того заслужили.
* *
*
Когда вывозили тебя из троянского плена,
по синей дороге, в струящемся света столбе,
мы — те, кто остался в живых, — понимаешь, Елена,
тогда, возвращаясь, мы думали не о тебе.
За время сражений намного ли ты постарела,
и так ли, как прежде, твое безмятежно чело,
и так ли, как прежде, сияет во тьме твое тело —
какая нам разница. Столько друзей полегло.
Лишь это останется. Ветер гудит над заливом,
пред нами пространство натянуто, как полотно.