Ровесники Октября (Кабо) - страница 3

3. НЕВОСПИТАННЫЙ ПЛАХОВ

Пришел секретарь заводской ячейки Плахов, поинтересовался, какие в школе соображения насчет перевыборов. Аня Михеева тут же собрала совет отряда. Спросила: "Клавдию Васильевну позвать?" Плахов уклончиво поднял брови: "Странный вопрос". Клавдию Васильевну позвали. Очень трудно было определить, сколько Клавдии Васильевне лет. За те годы, что мы ее знали, она как-то вовсе не менялась, только кожа на лице желтела и истончалась да волосы, собранные в жиденький пучок на затылке, становились все прозрачнее и легче. Но старой она была уже тогда, в двадцать девятом. Убегающий назад лоб, глубоко запавшие в глазницах тяжелые, выпуклые веки, удлиненная, сморщенная верхняя губа, откровенно старящая открытое, волевое лицо. И одевалась она неизменно: темное платье с глухим воротом или прямая грубошерстная юбка, вязаный жакет, мужской галстук, высокие, старомодные ботинки; на груди приколото пенсне, которое Клавдия Васильевна подносит к глазам неожиданно уютным, домашним жестом. - Не понимаю, - сразу же, едва войдя в пионерскую комнату, сказала она. У вас что же, товарищ Плахов, какая-нибудь директива есть или мы можем продолжать спокойно работать? Виктор Плахов, коренастый парень с широкой грудью бывшего матроса, в неизменной юнгштурмовке, расстегнутой так, что виден был крошечный уголок тельняшки, с прямыми жирными волосами, двумя полукружьями падающими на лоб, - Виктор Плахов терялся перед Клавдией Васильевной, как школяр, и не очень умел это скрыть. - Директива какая же, - не слишком уверенно сказал он, - служащих в активе поменьше бы, интеллигенции, сами знаете... Виктор покосился на Аню: говори, дескать, ты... - А там и работайте, кто вам не дает, - досадуя на себя за эту свою странную скованность, добавил он. - У нас сомнения насчет Максимова, например, осторожно сказала Аня. - Мы хотели бы посоветоваться с вами... Клавдия Васильевна с достоинством кивнула головой: - Пусть ребята скажут. Из нашего звена в совете отряда оказался один - пятиклассник Игорь Остоженский, склонный к полноте и не по возрасту серьезный мальчик. Игорь, едва только все глаза устремились к нему, покраснел и сказал: - А что Максимов? Если Максэ у нас забрать, никто работать не будет, все!.. Он тут же пожалел, что так сказал, потому что Плахов прищурился сразу и заявил, что за одно это Максу надо бы убрать, чтоб не давать ребятам потачки. Но тут Клавдия Васильевна не выдержала: - То есть как это - "не давать потачки"? Объяснитесь, товарищ Плахов. Имеют ребята право на какое-то свое мнение или так уж и не имеют? Кого мы с вами думаем из них воспитать - граждан или, извините, крепостных холопов?.. Плахов вспыхнул: - Ну, знаете, товарищ Звенигородская, за такие слова... Неизвестно, что бы он тут наговорил со зла, если бы не Аня. Аня, встревоженно следившая за ним и Клавдией Васильевной, торопливо обернулась к Остоженскому: - Ты газеты читаешь? Может, слышал, процесс был такой недавно, шахтинский? - Причем это здесь? - А у Максимова отец - инженер... - Ну и что? - Про себя Игорь подумал, что Аня просто дура набитая. - При чем здесь Макса? - При том. Аня, видно, не прочь была поделиться своими соображениями о диктатуре пролетариата, о классовом подходе, добросовестно и обстоятельно, как все, что она делала, но Клавдия Васильевна ей и слова не дала сказать. Клавдии Васильевне искренно хотелось все суждения выслушать и всех переждать, но она как-то не очень умела это, когда сердилась. И говорила она тогда очень ровным, немыслимо ровным голосом, с ребятами она таким голосом не разговаривала никогда. Она сказала, что в пятом классе очень много детей служащих, в школе это знают и учитывают в своей повседневной работе. И Максимов ведет среди них очень правильную, партийную линию. И работает он с душой - это тоже немаловажно. Клавдия Васильевна просто не представляет, как воспитывать пятый класс дальше, если пренебречь таким его единодушным мнением. И вообще она не понимает - с этим ее зряшным педагогическим опытом, - что это за окрики в деле воспитания? "Не давать потачки!" Это что же - таков стиль работы заводской ячейки или это просто чья-то личная невоспитанность? И весь совет отряда - ребята из восьмого, шестого, седьмого классов - все время, пока Клавдия Васильевна говорила, не сводили с Плахова испуганных, сочувственных глаз. Потому что Клавдия Васильевна была права, конечно, и не совсем ясно, что теперь будет делать Виктор Плахов и как себя вести после того, как с ним поговорили этим немыслимо ровным голосом. А Плахов сидел, опустив глаза, и терпеливо поигрывал карандашиком, а когда Клавдия Васильевна кончила, он поднял голову, увидел устремленные со всех сторон глаза - и улыбнулся. - Вот насчет воспитания, - сказал он, - насчет воспитания вы, товарищ Звенигородская, очень правильно, очень точно сказали, - тут нашему брату многого недостает... И все облегченно задвигались. Очень Виктор это умел: обаятельно улыбнуться кстати. - И насчет Максимова - что ж! Не в нем, в общем-то, дело, сами понимаете. Работает хлопец, и хорошо - пусть работает, решенный вопрос... - А процент? - напомнила Аня. - Процентик обеспечьте. Процент мы с вас спросим, имейте это в виду, закончит Прахов гораздо жестче, чем начал, и опять исподлобья взглянул на Клавдию Васильевну. - Никто нам права не дает пренебрегать. Вот так. Ячейка, в общем, надеется... И все весело согласились с Плаховым, что процент обеспечат, заводскую ячейку не подведут. А Плахов, едва заседание кончилось, пошел, как всегда, на школьный двор, к турнику, - все его визиты в школу неизменно кончались этим. На турнике он и в самом деле работал здорово, ребята хором считали круги, когда он вертел "солнышко". А у турника как раз стоял Макса со своими одноклассниками. И Плахов сразу же подошел к Максе и очень хорошо, очень по-товарищески пожал ему руку. - Мы тут говорили про тебя только что, - сказал он. - Дескать, работаешь хорошо, ребята тебя любят. - Вроде любят, - не сразу отозвался Макса. - Ты работай, ничего. Слышишь? - Слышу. - Ничего, работай, друг. Поддержим. Ничего не бойся. - Я не боюсь. - Вот так. Хороший вожатый, понимаешь... И, сбросив старенький свой бушлат, поплевывая на ладони, пошел к турнику. И все ребята восторженно устремились за ним. А Макса стоял в стороне и странно так улыбался, будто это не его хвалили только что.