Был ли у тебя самой какой-либо опыт в этом отношении? Да как же!
Среди маленького собрания дорогих тебе фотографий (в малюсеньком синем с оправой альбомчике) я в последний день Пасхи нашел карточку, которую дала тебе “13 июня 1907 г. Аня Рейнвальд”. Меня это поразило.
Уже 3-го мая 1966 г.,и значит, почти две недели, что я тебе не писал, но ты знаешь, что я все время неразлучно с тобою, и видишь, куда меня занесло в розысках моих? Почти на 60 лет в твое прошлое: в Лозанну твоей юности, когда тебе шел всего 22-й год.
Сонюрочка, я поражен.
Карточка твоей давно погибшей подруги толкает мои мысли все дальше, все больше вглубь. И самый факт, что ты получила ее от твоей Ани в Лозанне, тоже получает теперь новый смысл, и все — в связи с моим тяжким недоумением. С этой темой: ты и… самоубийство.
Аня потонула в Женевском озере, под Лозанной, и ты сама мне сказала, что предполагали добровольную смерть. Ты и об этом не любила говорить, а карточка, которая сейчас передо мною, — ты ее мне всего лишь один раз показала, чтобы сразу же взять ее у меня из рук и снова запрятать. Почему?
4/V/66.Ты намекала, что в этом случае был как-то замешан Гольцапфель (R.Holzapfel), автор “Panideal’а”, появившегося в 1903 г., стремившийся стать властителем дум молодого поколения. Его “Психология социальных эмоций (Gefьhle)” увлекала Аню, да, очевидно, немало и тебя. Вы дружили с его женой, гораздо старшей, родственницей близкой венских философов, отца и сына Гомперц, у которых ты гостила еще значительно позже, в лето 1914 г., накануне войны, где-то в Австрии. Несомненно, что весь этот круг свято хранил память погибшей Ани, к которой “учитель жизни” Гольцапфель относился с истинным преклонением, как к одному из первоисточников по исследованию “общественных чувств”. Ее фотография, ее восторженно напряженный взгляд и тончайшая улыбка, не оставляет сомнения, что это была натура оригинальная и глубоко одаренная. Стараясь сделать ее провозвестницей своего Панидеала, увлекая ее в лоно своей мысли, он, может быть, сам увлекся и переступил пределы. Она же, очарованная учителем и его мудростью, разочаровавшись в нем, разочаровалась в людях и в жизни вообще. Это, конечно, одни лишь догадки, и когда я их пытался проверить, ты замыкалась в себе и “меняла тему”. Так вот, в этот поздний час тщетно пытаясь встретиться взглядом с Аниным взором, я тебя спрашиваю, знаешь ли ты, знала ли ты тогда, в 1907 г. в Лозанне, что произошло между Рудольфом Гольцапфелем — типом, я бы сказал, а la Отто Вейнингер — и Анной Рейнвальд? И это вовсе не праздное любопытство с моей стороны. Прости меня, Сонюрочка, ты явно избегала говорить со мною об этом откровенно, и, полагаю, не потому, что это касалось “третьих лиц”, а потому, что говорить открыто о них и об их взаимоотношениях значило бы одновременно приоткрыть несколько завесу, которой ты отгораживала не только меня, но и себя от собственного прошлого. Так дай же мне, милая, сказать тебе по этому поводу еще несколько слов.