— Да я в порядке! В порядке! — сказал Василий. — Дорога же… Лягу пораньше… Высплюсь… И как огурчик!
Немного помолчали.
— Как дела в части? — спросила мать.
— Без происшествий? — поинтересовался отец.
— Боевая обстановка! — все так же бодро ответил Василий. — Весело!
— Весело… — повторила мать, устало прикрыв глаза. — Ну дай-то бог… Дай-то бог… Если весело…
— Квасов, наш комбат, сказал, что я далеко пойду, — негромко сказал Василий. — Считай, рота моя… А там и капитан на подходе! Полгода, год… Никаких вопросов!
Следом Василий сообщил, что, к своему удивлению, прибавил в росте и уже сейчас в нем — только подумать! — все сто восемьдесят боевых сантиметров!
— Спасибо пшеночке! — хохотнул Василий, расправив свои широкие плечи. — Го-оры кашки! Го-о-оры!!
Василий развел руки в стороны и, согнув их в локтях, продемонстрировал скрытые обмундированием очертания мышц.
— Сорок пять! — отрапортовал он, покосившись на пучки двуглавой. — Левая, конечно, слабей… Но на то она и левая! Едим-то мы правой! Правильно? А чтобы ложку не выронить — укрепляем сухожилия! Стараемся! Способы разные… Для своего здоровья-то… Гантельками! Гирьками! На турничке…
— Молодец, сынок, — похвалила мать.
— А как на турничке? — просиял Василий. — А вот каким образом…
И, подмигнув присутствующим, он обрисовал в деталях, как в пример солдатам и офицерам крутит на перекладине и колесо, и подъем с переворотом и как в легкую раскладывает в борьбе на руках каждого из своего взвода! Роты!!
— На брусьях еще…
— Молодец, — тихо сказала мать.
— Гордимся тобой… — сказал отец.
— Да, — согласилась с ним мать. — Ты должен знать, сынок…
— Марш-броски…
— Всегда гордились и… будем…
— Некогда грустить! — ободряюще сказал Василий. — Некогда!
— Молодец, молодец… — кивнул отец, глядя на свои руки.
— Какой у тебя старший брат! — с некоторой дрожью в голосе обратилась мать к дочери. — Какой защитник!
— Да. Сильный… — ответила та.
— И бегает, и прыгает, и стреляет… Ничего не боится! Какой молодец! Да?
— Да.
Старший лейтенант улыбнулся.
Однако он чувствовал, что его слова никого не обрадовали и не успокоили, а, напротив, усилили невесть какие опасения и предчувствия. Будто, без стеснения заявляя о сноровке и храбро подчеркивая свои лучшие качества, он только расстраивал и отца, и мать, и сестру. Они то и дело молча переглядывались друг с другом и поднимали на него глаза лишь затем, чтобы тотчас опустить, придерживая — возможно ли такое?! — свои слова, точно в них, простых и понятных, скрывалась тайна и благодаря им могла открыться.
Немного помолчали.