— А этот, вишь, расщеперился…
— Я и говорю: странный тип.
— Так, а Петра Богданова этого…
— Тоже не нашли… После событий ночевать домой не пришел, мать божится, соседи подтверждают, куда делся — неизвестно.
— Опять неизвестно! Ну, мастера! Этих двоих надо брать сегодня же, а все, что вы можете сказать, — «неизвестно». Вы издеваетесь надо мной, что ли?
— Найдем, товарищ майор. Арестуем. Вы только скажите — за что?
— Решим за что, вы задержите… Чтоб на нашу голову чего похуже не было, понял? Нам беспорядков только не хватало… Там народу сто человек уволили, они сейчас ополоумели, банкомат разбили, в офис разбираться приехали — а вы двух главных смутьянов найти не можете! На этих что хочешь вешай: хулиганство, массовые беспорядки… А лучше — просто спровадить их на недельку… Чтоб весь город раком не встал. А то побьют все витрины на хрен — и вот тогда с нас спросят. Не отвертишься — сдерут лычки, будешь, как чурка, улицу мести! Ты понимаешь хоть меня, черт?
— Так точно, товарищ майор, понимаю!
— Дурак ты, что ли? Перестань, говорю, долдонить! Думай давай, как их сюда доставить!
sub
XII
/sub
За городом — кладбище старых кораблей. В основном это речные буксиры, отслужившие свой срок, но еще не распиленные на металлолом. Но есть и баржи, самоходки, другие разные корабли. И как во всякой свалке отслуживших человеку верных машин, есть в этой груде кораблей что-то щемящее, грустное: выбитые окошки рубок, оторванные иллюминаторы, якорные цепи, ржа в ноздрях клюзов, мотки канатов на кнехтах, шелушащаяся краска, целые и промятые борта, серебристые доски облезлых палуб — весь этот странный, уходящий, ветшающий мир, в который превратились недавно еще годные речные суда, словно ракушки, отброшенные волной на берег… В этом мире есть даже своя жизнь — кулички у воды, мальчишки, перебегающие с удочкой от корабля к кораблю, две-три бродячие собаки… И — странное ощущение близкого человеческого присутствия, которое проступает здесь — уцелевшим поручнем, здесь — штурвалом с отполированными ручками, здесь — не до конца разоренным интерьером рубки, картинкой какой-нибудь, наклеенной на стену, календарем за 1990-й, к примеру, год, вырезкой красотки из старой «Работницы» или из «Огонька». А один корабль и вовсе кажется обитаемым: тут в каюте гвоздик вбит, висит свитерок, койка застелена, кусок хлеба, яблоко и бутылка минералки на столике… Легко маневрируя меж этих кораблей, на свалке появляется человек. Это Петр Богданов. Он в майке, джинсах, запачканной ржавчиной куртке…