Шаги
Первое, что делает эта болезнь после появления страха, вернее, ужаса, истерик всяких, — уничтожает желание жить. Вернее, не жить, а быть. Появляется тупое равнодушие в отношении того, что тебя скоро не станет. В большей степени волнуют мысли о предстоящих мучениях. Прошедшие мучения как-то забываются. А может быть, просто не можешь и не хочешь вспоминать о них. А вот желание жить постепенно уходит куда-то, исчезает из поля зрения. Наверное, эти страшные клетки вырабатывают какое-то вещество, действующее на сознание. И сознание постепенно изменяется. Становится покорным и безучастным.
При всем при том резко обостряются чувства. Любовь становится мучительно напряженной, причем это касается всех ее сфер. Не люблю слова “секс” или словосочетания “половые отношения”. В русском языке нет эквивалента этим дурацким словам. Любовь, и все тут. Почему-то не получается стать неряхой. Какая-то сила заставляет держать свое тело в чистоте. Носимая одежда меняется чаще, чем обычно. Рефлекс, видимо. Душа боится отлететь, когда тело и одежда будут нечисты. А уж бреешься с такой тщательностью, что шкура еле терпит. Не замечал этого раньше.
Дети? Они уже воспринимаются как самостоятельные существа. Как взрослые. Потому что понимаешь, что дальше их ждет более жесткая, менее щадящая жизнь и постоянное чувство ущербности. Поэтому к детям нет жалости, есть понимание их проблем. Насущных и будущих. Дети как-то отдаляются. Будто исчезают в какой-то дымке.
Неожиданно близкой становится мама. Хочется чаще видеть ее. Слушать, что она говорит. Хотя что она скажет? Будет пытаться подбадривать неумело, еще больше усугубляя чувство безысходности. Самое лучшее — когда она просто находится где-то рядом. Иначе можно заговорить о чем-то и впасть неожиданно в истерику. На фиг надо.
Еда, автомобили, друзья, книги выглядят уже как декорации. Они нужны, но необязательны. Есть не хочется. Мысли об автомобилях потеряли свой азарт. Книги надо читать. А это уже работа…
О работе не вспоминается вообще. А если вспоминается, то, кроме страха, ничего это не дает. Работать вообще невозможно. В обыденном смысле. Я как дерево с подгнившим и больным корнем. Толкни — упадет. Какая там работа.
Приезжающие изредка друзья здоровы, торопливы. Их внутренний заряд мощен и опасен для меня. Моя маленькая планетка всасывается их солнцами и пропадает там. И нет меня, нет. Поэтому, когда друзья уезжают, я долго прихожу в себя. Лежу просто. Иногда плачу беззвучно от бессильной зависти и ненависти к себе.
Длинность, долгота, продолжительность болезни не переносится друзьями вообще. Они умеют терпеть неделю, две. Год, а тем более два терпения — для них субстанция непонятная. Они помогают, конечно. Я благодарен им. Но скоро я им надоем. Я это ясно вижу. Это как в бизнесе — человек должен быть в наличии. Иными словами, должен быть адекватен их поворотам и маневрам. Не успеваешь — твое дело. А я не успеваю. Да и мой авторитет уже не держится ни на чем. Скоро просто переведут в разряд убогих и забудут. Это естественно. Я не виню их. Я им только благодарен.