Чем же он мог им так подойти? О чем они могли узнать в автомобиле? Ну, во-первых, что его здесь никто не знает, он здесь никого не знает, искать его здесь не будут… Трансплантацией органов здесь пока что только в рассказах Булгакова занимаются, да и в этом варианте все давно бы уже свершилось. Значит, другое, хоть и пока не факт, что лучше. Его не знают, его не знают… но Бурмин тут же создает ему известность, и легенду: писатель-фантаст проездом. Плюс легенда, которую Ступин подарил ему в автомобиле — насчет причин, по которым он здесь оказался. Случайность? Или им нужен человек с улицы, которого надо выдать за знаменитость? Ввести в какой-то круг влиятельных лиц?
Что дальше? Регистрацию ему сразу же сделали после того, как Ступин убедился в том, что он, Еремин… Это после института. В том, что он инженер-механик? Или в том, что он может идти на риск ради чего-то? Неясно. Да, и рассказ для жандармской газеты Ступин сразу же просит после института. Рассказ какую-то роль сыграл? Рассказ про хакеров. Какие здесь хакеры? Хотя… это же имеет отношение к криптографии, к шифрам. Сильные пароли, слабые пароли, элементы социальной инженерии, рассеянность и забывчивость юзеров… Да пожалуй, здесь и сегодня для жандармерии кое-что будет интересным.
Ладно. Он, Еремин, не хочет иметь отношения ни к каким местным комбинациям, ни к каким «заданиям империи». В конце концов он и на ремонте бытовой техники неплохо заработает, если один плевый выезд стоит полтора советских червонца. Так что план действий: найти жандармерию, отыскать там штабс-капитана и вернуть деньги, заявив, что он получил их по ошибке. Кстати, вот будет цирк, если вдруг выяснится, что штабс-капитан ни в какой жандармерии не служит…
Первым препятствием к реализации плана было то, что Виктор не знал, где в Бежице жандармерия.
Обращаться к сотрудникам редакции или случайным прохожим он не решился. «Когда человек ходит в здание жандармского управления, мало ли что могут подумать про него обыватели?» — вспомнил он слова штабс-капитана. Так, а вот если спросить в госучреждении… это уже лучше; мало ли, какую бумагу гражданина направили подписывать, или справку взять. В госучреждении куда угодно послать могут, и никого это не удивит. А ближайшим от редакции учреждением было здание губернского управления. Виктор взглянул на часы. Так, половина пятого… Будем надеяться, что прием у них еще не закончен.
Одолевая триста метров до Губернской, Виктор задумался еще над одной особенностью местного бытия. Оболваненных пропагандой как-то было не видно. Может, они и были, но на бытовом уровне из общего уклада жизни как-то не выделялись. Правда, насколько он мог понять по крестикам и иконам, большинство народу здесь было верующие, но если принимать в расчет их число, то тогда по степени оболваненности масс будет трудно отличить демократию от тоталитаризма. А это значит, что критерий сей формален и не подходит. Религиозные фанатики в большом числе не попадались; но точно так же во время Хрущева и тем более Брежнева он редко встречал людей, ошизевших на политике; таковые как-то стали более надоедливы в конце перестройки и начале строительства демократии. Значит, тоже не тот критерий. И вообще непонятно: если человек слепо верит, что политик из грузинского местечка Гори великий вождь и учитель, то он оболванен, а если слепо верит, что проповедник из мест, где сейчас государство Израиль — бог и учитель, то это как? Или надо, чтобы политик был распят и воскрес? Но тогда что же будет в реальности-2, если Сталина разморозят и оживят? Будет ли культ личности в этом случае оболваниванием масс, или реанимацию можно будет смело отнести к общепринятому в историческом плане чуду и выставлять нательное белье размороженного в качестве духовно ценной реликвии? Чепуха какая-то… Короче, общественные науки в данном важном для миропонимания вопросе как-то слабо разобрались, что порождает брожения в умах недостаточно подкованных в философии обывателей.