А Гуг хохотал.
Сигурд понял сразу — босс сошел с ума, не вынес накала боя, не выдюжил перегрузки, так бывает, так всегда бывает: десантники или погибают или сходят с ума, бойцы не умирают в постелях и не пишут мемуаров.
Сигурд попытался взять на себя мыслеуправление броне-ходом, взять полностью. Но, не получилось. Гуг сопротивлялся, его воля была базальтовой твердости — даже пребывая за гранью рассудка, он не выпускал вожжей из рук. И приходил в себя. Да, приходил!
— Погоди, малыш, — сипел он. И тут же давал распоряжение в центр: — Усилить натиск! все коробки одним броском! на левый рубеж!!! ну давайте же, дьявол вас забери!! Вперед! Мы пробили защиту! Вперед, ребятки!! Это победа!!!
Они поднимались все выше, Сигурд знал для чего — нужен еще один заход, последний. А может, и не нужен уже, бреши пробиты, теперь справятся и без них… А Гуг все продолжал хохотать, но теперь тихо, внутренне, в непомерном напряжении рвущихся из него невыразимых сил. Нет, он не был безумен. Он ликовал. Теперь германский легион не могло спасти ничто на свете. А следовательно, Европа в их руках! Невозможное становилось явью! Они не просто брали верх, они его уже взяли, они прошли ад сражения, чтобы победить и выжить. Выжить?!
Бронеход успел выпустить последний, сокрушительный залп в цель, когда две сигма-торпеды пробили его корму, разорвались океаном смерти. Ни бортовой «мозг», ни тем более, Гуг с Сигурдом не успели ничего ни увидеть, ни понять. Подброшенные в мрачно-клубящиеся выси вместе с прочими кусками и обломками машины, они зависли на какое-то время на дороге в небеса, в рай, но грехи их оказались, судя по всему, слишком весомы — и они полетели вниз, на грешную землю, превращенную ими в саму преисподнюю.
Человек падал медленно, раскорячив руки и ноги, будто не падал, а тонул в вязком и прозрачном океане. Арман-Жофруа дер Крузербильд-Дзухмантовский, сидевший на титанопластиковой крыше полицейского скар-джипа, не видел, с какого этажа выбросили беднягу, то ли с триста двадцатого, из-под самой золоченой крыши, то ли просто с трехсотого. Не первый и не последний! Народишко вошел во вкус, в охотку, его теперь не скоро остановишь!
Крузя страдал душою и телом. Телу все еще хотелось живительного вливания, душе не хотелось видеть всей этой гнусной мерзости.
— А ну-у, взяли-и-и!!! — взревел синемордый ополоумевший негр снизу. И уцепился за крыло джипа.
Негр был пьян, обколот, обкурен и дебилен с рождения, его красные джинсы вымокли в липкой коричневой дряни из ближайшей лавочки, а руки были покрыты толстым слоем жирных мух — наверное, он вымазал их медом или джемом во время погрома.