Конечно же, флотилии летающих тарелок, наблюдающиеся в течение последних двух десятилетий, находили себе родную гавань на страницах книг Форта. Конечно, значительная часть того научно-фантастического мышления, которое преобладает как в сознательно фантастической литературе, так и в бессознательной фантазии журналистов и политиков Атомного Века, весьма обязано, сознательно и бессознательно. Форту, непреклонно и неотступно пробиравшемуся по страницам газетных подшивок, ища подтверждения своей главной идеи — идеи о том, что единственный надежный подход здравого ума состоит в том, чтобы сомневаться в том, что принято, и принимать только то, что подлежит сомнению.
Возможно, эти слова и озадачат вас, они должны также послужить тому, чтобы заинтересовать вас и побудить самому прочесть «Книгу проклятых», труд одного из самых самобытных умов двадцатого столетия, книгу, прочтя которую, вы уже не останетесь той личностью, которой были, приступая к чтению этих полных очарования страниц. Это переживание напоминает игольчатый душ, только душ для ума — бодрящий, волнующий и бесконечно стимулирующий.
Дональд А. ВУЛХАЙМ
Великие книги имеют одну общую черту с морем и с женщинами, а именно, они предназначены для мужчин. Книга, которую вы сейчас держите в руках, разделяет эту особенность со всеми другими великими книгами, а для меня она служит катализатором. Запустите какой-нибудь ее абзац в любую компанию и отступите подальше в сторону!
Эта книга привлекает, как магнит, любопытствующих, пытливых и захватывает тех, у кого есть сродство или отзывчивость к ее чарам. Но это, по-видимому, процесс избирательный, поскольку не все вещества восприимчивы к одним и тем же притяжениям и отталкиваниям. Ваш маленький, окрашенный в красный цвет, подковообразный магнит игнорирует золото — и наоборот. Я не знаю, как определить фактический или абсолютный удельный вес идей. Это всего лишь мое предвзятое мнение думать, что самое значительное найдет здесь свой уровень. Другие люди — другие предрассудки.
Подобно увеличительному стеклу, повернутому к жизни — более конкретно — к науке, и совсем конкретно — к физике и астрономии, эта книга, как и любое другое увеличительное стекло, зависит — для получения какого-либо результата, — от чувствительности того, что находится позади нее. Мой собственный глаз — когда я его впервые обратил к «Книге проклятых» в 1919 году и который я никоим образом не могу считать отличным от глаз любого другого человека, требовал ахроматического объектива большой силы. Моя мозговая фотопленка, которая экспонировалась позади него, предпочитала воспринимать впечатления, не окрашивая их, насколько это было возможно, в собственные оттенки. Мозг реагировал на истину, внося в нее столь же мало искажений, как и фотопластинка или фотопленка, которой вы заряжаете свою камеру. Другие умы — другие предпочтения. Вы хотите видеть все в розовом свете? Или в ярко-синем? Хотите? Тогда уроните эту книгу, как горячую картофелину.