Не убежал, шагу шагнуть не дали…
– Отдай, – донесся голос стражника. – Не то сейчас полицию позову! Тебе знаешь что будет за оскорбление ее высочества?! Отдай, не то… – Он выхватил свисток и поднес к губам.
– Отдай, парень! – увещевал пожарный.
– В острог захотел? В каторгу ведь упекут! Отдай! Или ты рехнулся?! – надсаживался стражник. – Вот я тебя сейчас повяжу!
– Да помилуй, Семен Семеныч, – льстивым, заискивающим голосом принялся уговаривать Прохор Нилыч. – Разве не понимаешь – парень никогда государя и их высочеств не видал… ополоумел от счастья… он же деревенщина, в моем доме живет, в моей лавке в Гостином сидельцем служит, он моей дочке жених…
– Неужто? – вытаращил глаза и сразу смягчился стражник. – Эх, повезло ж тебе, раззява! Нет, в самом деле жених ты Пелагеи Прохоровны?
Прохор Нилыч незаметно, но сильно ткнул Гриню в бок.
– В самом деле, – пробормотал Гриня, разжимая пальцы и отдавая стражнику косынку.
Раздался гудок – поезд тронулся, из паровозной трубы повалил дым. Царская семья отправилась в Павловск первым железнодорожным составом.
А люди осторожные, между прочим, оказались правы. Когда искры посыпались из паровозной трубы, ветром отнесло их в государев вагон, и на нескольких столах вспыхнули салфетки. Дамы подняли крик, но кавалеры – а в первую очередь князь Барятинский – проворно выбросили салфетки в окна, заслужив похвалу от императора за отвагу и смекалку. Дамы расцеловали храбрецов. Барятинскому досталось два поцелуя от великих княжон: от Олли и от Мэри.
А люди побойчее успели подобраться к насыпи, обгорелые салфетки подобрать и унести в свое хозяйство. Что с возу упало, то пропало!
* * *
– А скажите, князь, какой должна быть девушка, на которой вы захотели бы жениться? – спросила Мэри, осторожно протыкая кончиком зонтика большой кленовый лист.
Они шли по берегу Серебряного озера в Гатчине. Сизое марево подернуло его чистейшие воды. Деревья вокруг еще не все облетели, но все же в сплошной желтизне парка кое-где сквозили прозрачные аллеи голых деревьев, навевая тоску и заставляя зябко передергиваться: это был злорадный привет наступающей зимы.
Недавно закончились большие кавалерийские маневры. Мэри с детства любила их, любила все военное… еще бы, ведь она была дочерью своего отца, который, недолюбливая Грибоедова, полагал, что ему многое можно простить за одну только гениальную строфу:
Когда из армии, иные от двора
Сюда на время приезжали,
Кричали женщины «ура!»
И в воздух чепчики бросали!
Одно из самых очаровательных впечатлений детства был парад кавалергардов в день Святой Елизаветы – это была их покровительница, и в этот день отмечали полковой праздник. Шефом этого полка была императрица. Она впервые в жизни принимала парад и была весьма польщена и сконфужена, когда император скомандовал: «На-краул!», и полк промаршировал перед ней. Это было и неожиданно, и ново. Николай Павлович умел придать нужную форму общественному почитанию своей супруги, которую он обожал. Музыка играла марш из «Белой дамы», модной в то время оперы, и этот марш стал, в память этого события, полковым маршем.