– Поль Верлен, – улыбнулся Анциферов. – Возьмите!
И протянул ей яблоко.
Нюта приняла его с таким благоговением, будто ей вручили бриллиантовое колье.
– Пойду, чтобы Вера Львовна не волновалась, – чуть поспешно сказал Иннокентий. И добавил тихо: – Жду вас!
И ушел, а Нюта осталась стоять в магазине с яблоком в руке, отрешенно глядя на ящик с картошкой и улыбаясь. Он ждет ее! Значит, он чувствует то же, что и она! И эти стихи… Про женщину, которая его поняла… Конечно, это о ней, о Нюте!
Сердце ее пело и трепетало.
В квартире Иннокентий снова был с ней деловит и сух, но Нюта уже все про себя и про него осознала. Любовь с ними случилась, любовь с первого взгляда и на всю жизнь.
Дома она положила на стол яблоко и долго смотрела на него влюбленными глазами, представляя, что это голова Иннокентия. Даже лицо и бородку на румяной яблочной кожуре нарисовала фломастером. Потом спохватилась, что как-то странно получается – голова отдельно от туловища – и вылепила из пластилина фигурку любимого.
Правда, пластилиновый Иннокентий с яблочной головой прожил недолго: яблоко усохло, скукожилось, и он стал выглядеть так, будто его мумифицировали. Пришлось Нюте с болью в сердце его выкинуть.
Во время очередного ее визита Анциферов улучил секунду и сунул Нюте в руку записку. Там были только адрес и время: завтра, в шесть вечера.
Игнатова ни на миг не усомнилась, стоит ли идти. Мужчина, старше и опытнее ее, указывал, что ей делать. Как можно было ослушаться?
Она пришла на пятнадцать минут раньше назначенного времени и с бьющимся сердцем стояла на лестничной площадке, поправляя и разглаживая самое нарядное свое платье, длинное, белое, как у невесты. Когда открылись двери лифта, Нюта вздрогнула. Но на площадку вышел не Иннокентий, а неопрятная старуха с кошелкой. Она покосилась в сторону Игнатовой и отчетливо буркнула в ее сторону: «Вот шалава еще!»
Нюта не успела удивиться ни грубости, ни «шалаве»: часы показали шесть, и она порхнула к заветной двери, забыв про старуху.
На ее робкий звонок Иннокентий открыл сразу.
– Пришла! – выдохнул он, будто не веря себе, и с порога заключил девушку в объятия.
Счастье захлестнуло Нюту с ног до головы. Она запрокинула голову, нашла сухие губы и прильнула к ним, крепко зажмурившись. От бороды Иннокентия пахло старомодным одеколоном, запах дурманил, опьянял ее, запах сделал с ней что-то такое, отчего Нюта почувствовала себя ведьмой. Не отходя от двери, она стащила через голову платье, которое старательно разглаживала десять минут назад, швырнула на пол, как ненужную тряпку, торопливо расстегнула на Иннокентии рубашку, чуть не оторвав пуговицы. И с силой увлекла несколько ошеломленного таким напором мужчину в комнату, где виднелся краешек кровати.