Она села, а епископ, развернув свиток, стоя, принялся читать: Тебе, о великая королева, сей труд посвятить я решился, Ведь ты само совершенство, мудра, справедлива…
Эти неожиданные похвалы удивили Бону, она отвечала:
— Весьма тронута, благодарствую. Здоровье мое за последнее время настолько поправилось, что скоро мы сможем восстановить в Кракове наши вечерние диспуты. В честь пиитов будет и славный ужин. Но на этот раз вам не придется жевать одну зелень. No, по! На стол будут поданы зайцы, пойманные в лесу вместо медведя.
— В честь одного из них я уже сочинил элегию. Прочесть ее?
— Разумеется! И прошу вас, садитесь.
Она слушала его декламацию с закрытыми глазами.
Я был самым резвым зайцем на свете,
Но, увидав королеву, замер, ее красотой изумленный.
Пусть меня поймают, лишь бы ее видеть.
У нее сам Юпитер мечтал бы в силках оказаться.
— Мamma mia! — Бона невольно рассмеялась. — Никто бы так быстро не сумел сочинить столь милой шутки! И столь приятной сердцу.
— Быть может, и так, — согласился Кшицкий. — Но в свите самой Юноны я рад занять хотя бы и место льстеца.
— Сга21е… Бедняжка… дал себя поймать, лишь бы меня видеть? Саппо! — Она смеялась уже громко.
Кшицкий поклонился, держа руку на сердце. Он не знал, как удачно подгадал со своим приездом, что смех этот вскоре разнесется по всем покоям и что тотчас же после его отъезда из уст в уста будет передаваться весть: „Смеется! Впервые после стольких дней пожелала, чтобы завтра во время утренней аудиенции к ней привели королевича. И дочерей. Дочерей? Быть того не может! Захотела даже выйти в сад“.
На другой день, в полдень, когда ветер гнал по траве облако пожухших листьев, она и в самом деле вышла из покоев и впервые вздохнула полной грудью. Мир существовал сам по себе, невзирая на все ее горести, небо над головой было синее, освещенные лучами бледного солнца, блестели паутинки бабьего лета. Вдруг она услышала громкий лай, целая свора псов, выскочив из-за угла, устремилась к ней навстречу. Она отмахивалась от этих шумных неизменных спутников королевской охоты сначала добродушно, потом с раздражением, которое теперь испытывала все чаще.
— Ластитесь и лаете. И вы тоже! Не лижись! Не кусайся!.. Я должна собраться с мыслями.
Отогнать собак! — громко крикнула она подбежавшему слуге. — Я хочу побыть одна. Совсем одна!
Стараясь унять громко лаявшую свору, паж с удивлением смотрел, как она идет одна по пустынной аллее, удаляясь все дальше, и наконец исчезла в ее глубине.
Королевский двор вернулся в замок на Вавеле, и сразу же с юга последовала одна дурная весть за другой. Король Фердинанд не уходил из Венгрии, Заполия также не намеревался отречься от престола.