— Это счастье, что догнал. Потому что после всех этих упражнений и рукопашных он совсем обессилел. Подумайте только: еще до начала похода в Валахию! Санта Мадонна! В этом я усматриваю чью-то хитроумную, злую волю! Поэтому я и вырвала его из рук ваших рыцарей и вернула в Краков.
— Он мог бы приехать сюда! — настаивал король.
— Зачем? Чтобы выслушивать насмешки? Укоры? Мне уже донесли: дамский угодник, безвольная кукла…
— Вы можете возразить? — спросил он строго.
— Нет! Но и слушать этого не желаю! Если б он был иным, кто знает, успела бы я укрепить замки на границах, выкупить многочисленные должности, вернуть королевские владения? Был бы куклой не в моих руках, а в руках литовских магнатов. Может, даже кричал бы вместе с ними: «Не желаем реформ, померов, охраны лесов и лесного зверя!» Ведь эти земли принадлежат ему. Великий князь Литовский! Боже милостивый! Разве не лучше, что вместо того, чтобы сговариваться против меня и унижать вашу старость, он просто растет? Мужает?
— И пляшет, — проворчал король, заглянув в перечень обвинений.
— Да, да! Он любит танцы, звуки лютни, красивые украшения… Избегает войны, да?! Неужто это претит вам, о ком говорят, будто вы так привержены к миру, что готовы идти на любые уступки?
Ради святого согласия родную дочь выдали за курфюрста Бранденбургского, хотя должны бы знать: как только Гогенцоллернам представится возможность лишить нас могущества, они не преминут этого сделать.
— Пока герцог Альбрехт… — пытался он парировать ее обвинения, вместо того чтобы самому перейти в атаку.
— Пока!.. — произнесла она. — Потому что я отразила все его попытки изменить границы! Одна! Без вас и без Августа. Воевала я, женщина. И странное дело, тогда это никого не касалось. Никто этим не возмущался! А что происходит сейчас? Да это же самый обыкновенный бунт! Шуты гороховые бросают нам камни под ноги. Они не понимают того, что разумеют другие, более сильные народы, и способны лишь насмехаться и злорадствовать над всем. Воистину, такие деяния во сто крат легче настоящего совершенствования Речи Посполитой! И ее обороны. Пан Зборовский и пан Ташицкий знают, как подстрекать шляхетскую братию. Только меня никто и ничто не заставит выслушивать их упреки и оскорбления! Ваши мысли неведомы мне, но я не желаю быть королевой лишь по названию. И не позволю связать себе руки!
Она встала и вышла, король не удерживал ее, он взглянул на Бону, потом на послание шляхты и через минуту, стиснув зубы, смял его в руках. Однако, немного подумав, развернул пергамент и снова склонился над ним…