Толпа подступала все ближе, на первый план вышли придворные со свечами в руках, от зарева пылавших факелов было светло, как днем, арки и галереи освещали огоньки смолистых лучин, зажженных стоявшими там слугами.
Снова заиграли фанфары, им вторил мерным гудением королевский колокол…
Стоявший рядом с Остоей Фрич Моджевский шепнул:
— Ну, теперь жди перемен.
— Лишь бы во благо Речи Посполитой! — отвечал Остоя.
— Аминь… — чуть слышно не то прошептал, не то вздохнул Фрич.
Несколько дней спустя королева сердито говорила собравшимся в ее покоях вельможам:
— Не желает с нами разговаривать. Держится надменно и дерзко. Как он заблуждается! Думает, что все эти торжества — фанфары, факелы, фимиам — свидетельство его силы. Нет! Не для того я привезла свое приданое из Бари, чтобы этот узурпатор, этот мартовский кот, раздавал мое золото направо и налево своим сторонникам. Хочет войны со мной? Bene, он ее получит.
— Король может рассчитывать лишь на поддержку литовских и кое-кого из мало польских вельмож. Вся шляхта против него, — сказал Гурка.
— Значит, впервые она со мною, — продолжила разговор Бона. — И хоть смутьяны мне ненавистны и бунт я презираю, на этот раз готова выступить вместе с ними. Пусть Моджевский или Ожеховский придумают этому красивое словесное обрамление. Тут они большие мастера. Король должен быть в моих руках. Я согну его или сотру в порошок…
— Государыня, — отозвался познанский каштелян, — вы раздали столько должностей и столько земель, что можете рассчитывать на поддержку многих…
— Благодарных? — удивилась Бона. — Неужто, милейший каштелян, опыт не научил вас, что благодарность разъедает узы дружбы быстрее ржавчины? Она подобна уксусу, от которого прокисает любое вино. Нет и еще раз нет! Я могу рассчитывать лишь на тех, для кого замыслы Августа как кость в горле.
— Быть может, еще поговорить с королем… — осторожно сказал каштелян.
— Никаких объяснений! Никаких попыток оправдаться! Пока он требует, чтобы сейм признал законной супругой его полюбовницу, не быть меж нами согласия!
— Но вы, государыня, уж конечно… не покинете Вавель? — спросил Кмита, понимая, что подливает масла в огонь.
— Хотела остаться… — призналась она. — И здесь с ней бороться, как с Елизаветой. Но супруга моего нет больше. Вдовствующая королева, я буду здесь на вторых ролях… Кто только выдумал такие слова! Нет! Нет! Уеду, не дожидаясь сентября. К себе, в Мазовию. Какое счастье, что я могу это сказать!
— А как же сейм? Неужто вы будете бездействовать в Варшаве! Поверить трудно! — горячился Кмита.
Подумав немного, она отвечала: