Он смотрел на ее ясные, повеселевшие глаза, на порозовевшие щеки и вдруг спросил с оттенком досады в голосе:
— Ядвиге? А не вам?
Едва закончились торжества по случаю обручения прекрасной Беатриче с паном Моравецем, явившие всем широту и великодушие королевы, которая пеклась о своих придворных ничуть не меньше, чем о приемных дочерях, как пришли добрые вести из Италии: вельможи герцогства Бари и Россано пожелали приехать в Краков, воздать почести своей новой повелительнице.
— Пусть приезжают! Как можно скорее! — обрадовалась королева. — Всеми будет тогда замечено, что я не забыла о своих италийских владениях. И отдавать их никому не намерена.
— Но император Карл, всемилостивая госпожа, не признает ваших прав на наследство, — осторожно заметил Алифио. — От этих почестей мало проку. Расходы и беспокойство.
— Эти почести воздадут не только мне, но и моему сыну, а он, даст бог, станет монархом Польши, — возразила Бона. — Поэтому будет справедливо, если расходы возьмет на себя королевская казна…
Все доводы и увещевания ее канцлера, а также придворного казначея Северина Бонера оказались тщетными. Король, которому Шидловецкий советовал не дразнить императора, был обезоружен услышанной от нее новостью: Бона сказала ему, что снова станет матерью, и на этот раз, она в этом уверена, родит второго сына. В конце концов ее настойчивость преодолела все преграды, и, когда прибыли вельможи из Бари и Россано, Вавель был готов к торжественной встрече итальянских вассалов.
Королева торжественно принимала их в самом красивом зале, рядом с ней сидел великий князь Литовский, королевич Сигизмунд Август. Троны стояли на возвышении под двумя гербами — польским белым орлом и драконом рода Сфорца, и гости увидели свою принцессу, а также королеву, во всем блеске ее двойного владычества. Трое приехавших сельмож по одному подходили к королеве, становились на колени и, вложив в ее руки протянутые словно бы для молитвы ладони, произносили слова присяги на верность. Бона отвечала им на своем родном языке, и в этот день на Вавеле все было итальянским: гости на пиру, на который пригласили лишь придворных дам, приехавших с Боной из Италии, Алифио, Карминьяно, Паппакоду и прочих дворян из старой ее свиты, цветистые речи послов, музыканты из капеллы королевы, шуты, вывезенные ею из Бари. И лишь сидевшие по обе стороны королевича польские сановники всем своим видом словно бы напоминали о том, что законный наследник всех итальянских владений Боны — Август, сын повелителя Польши и Литвы.
Поэт Карминьяно сочинил и прочел вслух стихотворение, посвященное столь славным событиям, и никто никогда еще не видывал столь красиво исполненной паваны, столько южных блюд и фруктов, не слышал такого множества тостов, провозглашенных в честь самой королевы: Короля в эти дни в Кракове не было. Анджей Кшицкий со свойственным ему злорадством уверял, что бунт черни в Гданьске против местных патрициев разразился на редкость кстати и что его величеству куда легче согласиться на казнь предводителей бунта, нежели на торжественную встречу вассалов королевы.