— Зачем так волноваться — вы глаза можете испортить ребенку! — сказал Моисей Цвирко полицейскому. — Если этот ребенок виноват, то, значит, вся Польша виновата!
Полицейский бросил мальчика головою о прилавок и бросился к сапожнику:
— По-твоему, Польша тоже вор, раз этот малый ворует?
Моисей Цвирко подумал и объяснил:
— Ну, может, и она немножко тоже, если мальчику нечего кушать: кто-нибудь украл же у него его пищу и счастье!
Полицейский схватил сапожника за рубашку на груди, но вдруг сразу оставил его и ударился затылком в прилавок, потому что Моисей Цвирко, толкнул полицейского в подбородок со страшною силой, в которую внезапно превратилось все его долгое мученическое терпение. На сапожника навалились торговцы и прохожие люди и связали его, чтобы он уцелел для наказания в тюрьме.
Алтеркэ проснулся вечером и не увидел отца. Всю ночь он пролежал в ожидании его, изредка беззвучно плача; он желал бы позвать какого-нибудь человека на помощь своему болящему горю, но не смел зашуметь во тьме, чтобы не помешать спать хозяевам в горнице хаты.
На другой день хозяйка проведала, что стало с отцом Алтеркэ, и велела мальчику уйти со двора.
Алтеркэ потрогал жестяную пуговицу, которой его штаны были соединены с полоской помочи, перекинутой через плечо, и ничего не мог сказать хозяйке; он думал о своем отце, и тоска по нем в его сердце была больше чем страх перед этой чужой большой женщиной.
— Ступай, ступай, — говорила хозяйка, — теперь лето, не замерзнешь, а добрых людей и кроме нас много, кто-нибудь накормит, с голоду не помрешь.
— А куда надо идти? — спросил Алтеркэ; он стоял босой на овчине и глядел на нее, ему жалко было, что овчина останется здесь одна жить без него, он привык к ней, и она немного пахла телом ушедшего отца, спавшего тут. — Я уйду, — сказал Алтеркэ. — А отец говорил — нас никто не ждет. Я пойду к отцу.
Большая хозяйка удивилась и осерчала:
— К какому отцу? Нет у тебя нынче никакого отца — он в тюрьму попал, больше ты его не увидишь — его либо там убьют, либо он сам помрет. А уж если ты дождешься его, так и сам тогда старый будешь.
— Я дождусь его, — согласился Алтеркэ, — я старый буду скоро…
— Нет уж, — сказала хозяйка, — иди старей, только не в моей хате… Пойди вон хоть на мельничный двор, там людская есть, туда мужики чуть не со всего воеводства приезжают — там ты сытей, чем у отца, прокормишься: все едят, и у всех остатки бывают…
— А верстак отца чей теперь будет? — спросил Алтеркэ. — Вон опорки лежат, кожа сыромятная два куска, молоток с гвоздями, лампа наша, в ней керосин…