Кроме того, лорд Мельбурн посоветовал Виктории не отвечать собственноручно на те многочисленные письма и записки, которые герцогиня будет присылать ей, а позволить ему ограничиться вполне формальными ответами от ее имени. «Все мои запросы. — сердито заметила по этому поводу герцогиня, демонстративно игнорируя формальные ответы премьер-министра, -обращены к тебе как к дочери, а не как к королеве».
Когда впервые за долгое время королева ужинала с матерью за одним столом, произошла первая заминка, вызванная местом и ролью матери за столом. Герцогине предложили стул между тетушками Виктории, что вызвало у матери взрыв негодования. «Боже мой, какую сцену она там устроила!» Вскоре после этого герцогиня стала требовать к себе подобающего внимания как к матери королевы, на что Виктория ответила мгновенным и весьма решительным отказом. «Это не пойдет ей на пользу, — заметила она. — И к тому же, вне всяких сомнений, может оскорбить моих тетушек». Виктория давно заметила, что лорд Мельбурн неприязненно относится к герцогине Кентской, и именно поэтому часто обсуждала свои отношения с матерью именно с ним. Мельбурн посоветовал ей быть терпеливой и вежливой и не обращать внимания на постоянные упреки или жалобы матери по самым различным поводам, поскольку это может привести к формальному разрыву отношений, что вряд ли будет способствовать укреплению доброй репутации королевы. Вместе с тем лорд Мельбурн не делал никакого секрета из своего недоброжелательного отношения к герцогине и часто в беседах с Викторией называл ее «лживой и лицемерной» женщиной, «самой глупой» из всех, с которыми ему доводилось иметь дело. Королева Охотно соглашалась с ним, после чего они долго смеялись. Герцогиня, вероятно, понимала суть происходящего и на девятнадцатилетие подарила дочери книгу под многозначительным названием «Король Лир».
Недовольство герцогини усиливалось также и тем неприятным для нее обстоятельством, что дочь весьма уважительно относилась к вдовствующей королеве Аделаиде, а ее щедрость по отношению к незаконнорожденным детям покойного короля, по мнению герцогини, переходила всякие допустимые пределы Тем более что сама она ле только не скрывала своего презрения к ним, но и просто не замечала их существования.
Усилившаяся между матерью и дочерью антипатия не оставалась незамеченной для окружающих. Герцогиня продолжала настаивать, чтобы сэр Джон Конрой и члены его семьи были приняты ко двору со всеми подобающими почестями, а юная королева решительно отказывала им в таком удовольствии и находила сторонников среди своего окружения. «Я надеялась, — отмечала Виктория в одном из своих писем матери, — что ты не станешь ожидать от меня приглашения сэра Джона Конроя после того неблаговидного поведения, которое я наблюдала в последние годы. А его отношение ко мне незадолго до моего восшествия на престол я расцениваю как просто возмутительное».