Сын кузнеца поднял над головой оберег — громовое колесо. То самое, что когда-то отбило у Лешего сироту. Знал Светозор, этот оберег не потерял еще силы. И едва он раскрыл кулак, светлое серебро ослепительно вспыхнуло. Светозор явственно ощутил, как оберег потянулся к лежавшему и потянул с собой его руку. Киевичи пошли вперед, как во сне.
Вдвоем они кое-как совладали перевернуть исполина кверху лицом, принялись кутать в меховые плащи. Он был когда-то черноволосым, но теперь голову густо заснежила седина. Только борода, не тронутая морозом, осталась рыжей, клубящейся, как Огонь в старой печи.
— Да он же слепой, — посмотрев на запавшие веки, всхлипнула жалостливая Зоря. — А на груди рана какая! В сердце метили! — сдвинула шапочку и приникла ухом: — Бьется ли, не пойму…
Светозор, надрываясь, выволок из пропасти заиндевелые цепи. Они были неподъемно тяжелыми и вдобавок страшно холодными, жгли руки сквозь бараньи мохнатые рукавицы и варежки, надетые внутрь. Последние звенья были разорваны. Это же что за сила понадобилась!
Светозор начал снова подтаскивать сучья, устраивая костер — хотя бы как-то согреть, оживить найденного, прежде чем тащить домой через лес. Слепого, со страшной раной в груди, да еще в этих цепях — он уж чувствовал, кузнец как-никак, их не всякое зубило возьмет.
Он вдруг остановился, оброненный хворост ударил его по меховым сапогам. Осипшим голосом он промолвил:
— А я знаю, кто это, сестра.
Когда Кий, понукая лося, выехал к ним из лесу, на вершине горы бушевал щедрый костер. Рыжекудрый Огонь взвивался в неистовой пляске, протягивал языки — обнять распростертого в круге ярого света. Кий увидел, как медленно поднялась схваченная цепью рука, погладила пламя.
— Брат, — разлетелись угли и зашипели в снегу. — Брат!..
Двое Киевичей стояли на коленях опричь:
— Господине наш… Перуне Сварожич…
— Господине и побратим мой, — стащил шапку кузнец. Бог Грозы обратил к нему изувеченное лицо, усмехнулся знакомой усмешкой, только медленно, очень медленно. Мороз Кромешного Мира еще не выпустил его из когтей. Он промолвил:
— Хорошие у тебя дети, Кий.
Лось сам подошел и согнул длинные ноги, готовясь поднять небывалый труд и небывалую честь. Иные Люди теперь говорят, именно ради того дня он взят был на Небо, и вот почему приметное созвездие, рекомое Колесницей, Большой Медведицей или Ковшом, еще прозывается Лосем. Но так это или не так, никому доподлинно не известно. А вот какое чудо действительно тогда совершилось. Впервые за тридцать лет и три года проснулся в Земле цветок и выглянул наружу, доверчиво расправил лилово-синие лепестки, украшенные