А Джек хотел получить кое-какие ответы. Ему нужно было это, чтобы сообщить Лорел. Возможно, если он узнает, что короткая жизнь Мелоди до сих пор была счастливой, для Лорел это станет шагом к тому, чтобы простить его. Он хотел понять, что именно произошло с Лорел три года назад. Несомненно, ее каким-то образом лишили ребенка… ограбили. Желание узнать и понять жгло его внутренности раскаленным углем.
В нем проснулось любопытство. И это тоже было внове.
А что касается Эйдана и Колина?.. Он все равно не сможет отговорить их от поисков. Поглядев на друзей, Джек вдруг осознал, что легко переносит их общество. И это тоже было новым для него ощущением.
— Мы отправимся немедленно, — заявил Эйдан, но голос его звучал скованно.
— Нет. — Несмотря на предыдущую решительность, Мэдлин еле выдохнула эти слова.
Прю отвела глаза от мучительно напрягшегося лица подруги.
— К тому времени как вы туда доберетесь, будет уже слишком поздно. День кончится.
Колин задумчиво кивнул:
— Тем более что завтра рыночный день, и будет больше народа для расспросов.
Джек смотрел мимо них в окно.
— Мы возьмем с собой Мелоди.
— На рынок? — удивленно нахмурился Колин, Эйдан поднял брови:
— Конечно! Тот, кто хоть раз видел Мелоди, никогда ее не забудет.
Джек кивнул и повернулся к выходу из комнаты. Переступая порог, он расслышал, как Мэдлин прошептала Прю:
— Как он может так спокойно говорить о том, чтобы отдать ее?
«Я ее отец. Я никогда никому ее не отдам! Даже женщине, которая ее родила».
Ему пришло в голову, что, будучи женщинами, леди Мэдлин и леди Ламберт не поймут этого никогда… и если они будут против, это решение может стоить Джеку последних оставшихся у него друзей.
В памяти возникли синие глаза дочери, озарившие своим сиянием его серый мир. Джек сжал кулаки.
Что ж, оно того стоит.
«У нее мои глаза».
На чердаке, где солнечный свет с трудом пробивался сквозь грязное окно, Лорел не могла отвести взгляда от своей дочурки. Она всматривалась в нее так жадно, что начало жечь глаза.
«Мои глаза. Мои волосы. А нос моей матери. И подбородок Джека… Все такое маленькое, женственное и милое».
А Мелоди сидела, обхватив руками маленькие коленки и запрокинув голову, глядела на Лорел из-под темных ресниц теми же синими глазами, которые Лорел каждый день видела в зеркале и на лице сестры.
«Моя. Моя плоть и кровь. Мое сердце».
Лорел вдруг осознала, что прижимает раскрытые ладони к животу, словно защищая его осиротевшую пустоту. Но ей больше не нужно было тосковать. Не нужно грустить и мучиться. Мелоди была перед ней.
Живая и такая красивая.