— Могу я сказать дяде и тетке, что выхожу замуж? — спросила она.
— Можете, милая моя, в этом я не буду стеснять вас, но помните, что они не должны ничего знать, пока вы не уедете. Вы можете оставить после себя письмо, в котором скажете, что выходите замуж, не называя, однако, моего имени. Со временем они все узнают.
Так шаг за шагом, сопровождая Свои убеждения нежными просьбами, он добился ее согласия на его предложение. Она не могла подумать, без ужаса, как она встанет в туманное утро и уйдет тайком, как преступница, из родного дома. Но соединиться с ним! Она вспомнила ужасное время одиночества, когда тосковала о нем как о мертвом, и заплакала от внезапного прилива нежности.
— Есть ли что-нибудь, чего не сделала бы для вас? О, да, да, да, я приду.
— Вот это похоже на мою милую, смелую Грацию. Вспомните слова, которые я подчеркнул в вашем Теннисоне: «Верьте мне во всем, или не верьте ни в чем». Вы не раскаетесь в своем доверии, и я постараюсь возвратить румянец на эти бледные щеки. Знаете ли, Грация, что фермерская жизнь медленно убивала вас?
Они расстались, наконец, расстались потому, что Грация не могла медлить долее, потеряв уже целый час, в котором предстояло отдать отчет тетке. Был четверг, четвертого ноября: в четверг одиннадцатого ноября Грация должна была уйти тайно из дома, в семь часов утра, когда дядя ее кончит свой завтрак и уйдет осматривать хозяйство, а тетка будет занята в молочне. От Брайервуда до Кингсбери был час ходьбы по крайней мере. У калитки, отделявшей луговую тропинку от большой дороги, огибающей выгон, будет ждать ее мистер Вальгрев в почтовой карете. Он охотно избавил бы ее от длинного перехода в холодное ноябрьское утро, если бы не считал опасным приближаться к Брайервуду.
Несмотря на то, что более важные возражения были уже опровергнуты, Грация не могла согласиться без слабого протеста уйти, не взяв с собой венчального наряда.
— Уйти без багажа, безо всего! — воскликнула она. — Это ужасно! Когда моя пансионская подруга Эми Моррис выходила замуж, у нее было три больших сундука приданого. Я видела платья, — такое множество. Ее приданое готовили шесть месяцев. Подвенечное платье было белое шелковое. А я в чем буду венчаться, Губерт? — спросила она стыдливо, и голос ее задрожал, когда она назвала его по имени в первый раз в жизни.
Этот простодушный вопрос тронул его до глубины души. Тяжело сознавать себя негодяем и в то же время настаивать на своем бесчестном намерении.
— Милая моя, — сказал он после едва заметной паузы, — неужели вы думаете, что были бы дороже мне, если бы имели три сундука приданого? Вспомните историю бедной Гризели, которую я прочел вам однажды. В бедности и в смирении молодая жена была всего дороже своему суровому мужу. Я буду любить вас, как рыцарь Эниды любил ее в ее полинявшем шелковом платье. Не обременяйте себя никакою ношей в четверг утром. Доставьте мне удовольствие купить все, что вам нужно, начиная со щеток для этих прекрасных волос и кончая стеклянными туфлями, если вам вздумается подражать Сандрильйоне, хотя комментаторы и говорят нам между прочим, что знаменитый башмачок был сделан из горностая и что ошибка произошла от типографской опечатки.