Белка тихо вздохнула и виновато посмотрела. Даже съежилась как-то, ужалась, втянула голову в плечи, словно он задел больное место, слегка прикрыла веки и глухо уронила:
— Прости, Крикун. Я не нарочно.
— Ага. Конечно. Скажу кому другому, хмера недобитая!
— Я… я просто не всегда могу это контролировать. Честное слово, ты же знаешь.
— Ну, разумеется. Просто я — глупый карлик!
— Дурак ты бородатый! — неожиданно вспыхнула она и вдруг швырнула в гнома каким-то увесистым баулом, который, видимо, заранее оставила возле стены. — И ворчун, к тому же! Особенно там, где не надо! На! Держи! И только попробуй разбей!
Крикун машинально подхватил и с нескрываемым подозрением уставился на подозрительно булькнувшую ношу. Лицо все еще недовольное, красное от непогасшей злости, подбородок упрямо вскинут… похоже, едва сдержался, чтобы не шарахнуть «подарочек» со всей силы о землю. Для невероятно вспыльчивого гнома такая реакция была бы в порядке вещей. Да, видно, здравый смысл все же возобладал. Или он просто внял предупреждению?
— Это еще что? — с нескрываемым подозрением осведомился кузнец, брезгливо держа подарок на вытянутом пальце.
— Ничего, — устало отозвалась Белка и, придерживаясь за костяные иглы хмеры, отправилась к дому.
— Хочешь меня отравить, чтоб не портил тебе кровь?
Она промолчала.
— Эй! Чего там хоть налито?!
— Узнаешь.
— Белик!
— Отвали! — наконец, огрызнулась Гончая, после чего гном неожиданно забеспокоился, перестал докучать ей глупыми вопросами и торопливо развернул тряпицы, в которые была бережно завернута внушительных размеров бутыль из темного стекла. Он осторожно отнял беленый холст, оберегавший хрупкую ношу от повреждений, отер от многовековой пыли и взглянул на крохотную бирочку возле туго загнанной пробки. Ни бумажки с пояснениями, ни запаха, ни цвета — все терялось в лаконичном непрозрачном стекле самой обыкновенной бутылки. Даже цвет вина не угадать, потому что она была абсолютно, непроницаемо черной. Но у гнома вдруг странно поплыло лицо и задрожали руки. Толстые пальцы непроизвольно сжались, вцепились, как в родное, прижали к себе, глаза слепо зашарили по мягким обводам старинного сосуда, а губы издали какой-то странный звук. Не то свист, не то стон.
— Лунная Заря… — наконец, беззвучно выдохнул он, остановив неподвижный взор на крохотном оттиске на потемневшем от времени сургуче, где сияла трехлучевая звезда в окружении трех пиков неимоверно далеких Лунных Гор. Его родных гор, где только и остались умельцы, знающие секрет самого редкого и поистине бесценного сорта вина, которое только можно себе вообразить. Легкое, немного терпкое, прозрачное, как слеза младенца, удивительно мягкое, но таящее в себе столько восхитительных оттенков, что за обладание всего одной такой бутылочкой можно отдать целое состояние. Без сожаления, потому что оно того стоило. Единственное вино, которое уважали привередливые и крайне взыскательные эльфы. Маленькая драгоценность, стоившая баснословные деньги. Настоящее сокровище для одного старого, ворчливого, недогадливого, бородатого гурмана, которое он сдуру едва не разбил.