Но отдохнуть мне спокойно не дали: если провалившись в недолгий сон, я вздрогнула от истошного вопля над самым, как показалось, ухом и суматошно вскочила. Что? Где? Чего ж так орать среди ночи?! Убили кого? Укусили? Загрызли? Я завертела головой, запоздало сообразив, что кричали не рядом, а откуда-то сбоку и чуть ниже, а потом вздрогнула от второго пронзительного крика, в котором прорезался настоящий ужас, и, похолодев от нехорошего предчувствия, помчалась к оставленному лагерю. Потому что кричать в этом месте могли только две женщины, и одна из них этого явно не делала.
Еще издалека до меня донеслись звуки кипящей на берегу схватки, звон железа, испуганное всхрапывание лошадей, шум нешуточного сражения и отборная ругань на нескольких языках, искусно костерящая проклятую ночь, красивую заводь и коварно напавших мерзавцев, у которых хватило ума подобраться к сонным гостям под самое утро и, бесшумно удавив караульных, начать потихоньку вырезать остальных. Пока кто-то не вскрикнул от прикосновения к горлу холодного ножа и не перебудил остальных.
Демоны Иира!! Да они ж мне весь караван перережут!!
Я глухо выругалась и, обогнув очередной цветущий куст, вылетела на небольшую поляну. Но не успела и шагу ступить, как навстречу из плотных зарослей выметнулась приземистая фигурка в коротких полотняных штанах, разодранной белой рубахе, на которой не хватало правого рукава, с круглыми от страха, пронзительно синими глазами удивительной чистоты, но с искаженным ужасом личиком. Всего лишь мальчишка, в панике бегущий сквозь темный лес в поисках спасения. Маленький, юркий и совершенно беззащитный. Он стремглав метнулся в мою сторону, похоже, даже не заметив. Но по пути зацепился за что-то, споткнулся и с коротким вскриком упал, нелепо задрав босые ноги. Подняться уже не успел — потревоженные кусты снова раздвинулись, пропуская неопрятно одетого бородатого мужика с окровавленным ножом, а потом с шелестом сомкнулись снова, отрезая нас троих от остального мира.
— Ах ты, щенок! — замахнулся преследователь, подцепляя беглеца за ворот широкой ладонью. — Я тебе покажу, как кусаться! Щас ты у меня…
Он был так увлечен, что сперва даже не заметил меня, стоящую буквально в пяти шагах. Мальчишка тоненько вскрикнул, зажмуриваясь, чтобы не видеть, как опускается в волосатой руке широкий нож, мужик осклабился, а я буквально вскипела от бешенства.
Да, я не убийца. Не люблю вида крови, не переношу шумных схваток в подворотнях и стараюсь не встревать в кровавые разборки до тех пор, пока они не коснутся лично меня. Но и тогда стремлюсь как можно быстрее скрыться, потому что хорошо понимаю, что недостаточно жестока для того, чтобы хладнокровно перерезать чью-то глотку. Даже если передо мной — закоренелый рецидивист и безжалостный убийца. Это не мое, это неправильно и плохо сочетается с нашим кодексом… да-да, даже у воров есть свой кодекс… однако сейчас, глядя в полные безумного страха глаза восьмилетнего мальчишки и его вероятного палача, у меня что-то заледенело внутри. Потому что страшнее нет на свете зверя, чем обуянный жаждой мести человек. Ужаснее нет существа, чем то, что способно с удовольствием ломать нежную детскую шею, наслаждаясь каждым мигом творимого изуверства и до конца всматриваясь в остекленевшие глаза умирающего ребенка. До тех пор, пока оттуда не уйдет всякая жизнь.