— Беллри? — вздрогнула я от нехорошего предчувствия. Да нет, не может быть… они не могли, не стали бы делать таких глупостей даже из-за Ширры. Да и он не заинтересован в том, чтобы ушастые перемерли у нас на глазах. Хотел бы пришибить, сразу бы разорвал: на подлость и такую гадость не пошел бы. Не стал бы заставлять их мучиться. Тогда что с ними? Почему так плохи? Почему угасают прямо на глазах?!
— Беллри, ты когда в последний раз ел?!
— Не помню, — тихо прошептал эльф, не поднимая головы.
Я снова вздрогнула: господи… неужто правда?!
— Это еще почему? Вас по голове ударили? От расстройства мозги повредились?
— Нет. А разве это так важно?
— ЧТО?!! Беллри, ты в своем уме?!
На меня в упор взглянули пронзительные синие глаза, полные невыносимого груза вины, в которых я прочла все до последней буковки — легко и непринужденно, потому что он ничего не скрывал. Как открытую книгу прочла, с каждой секундой чувствуя себя все хуже. Казалось, его что-то гнетет изнутри, какая-то страшная вина, ощущение совершенной ошибки, не дающее жить спокойно. А его глаза… Двуединый! Чтобы мне никогда больше не видеть таких страшных глаз! Было там и глупое упорство, вынуждающее делать совсем уж непотребные вещи. И пепел сожженных чувств. И мучительное раскаяние, холод приближающейся смерти. А еще — боль. Поразительно острая, будто он недавно предал кого-то важного. Невыносимая, давящая, рвущая на части, как бывает, когда ты сделал что-то такое, отчего лучше умереть, но не знать каждый день и каждый миг, что твоя вина неоспорима. И не испытывать больше мучений проснувшейся совести.
— Ты… — у меня на какое-то время даже дар речи пропал, а Яжек возле другого борта тихонько охнул. — Ты спятил?! Вы оба спятили, остроухие?! Совсем с ума сошли?!!
Бледные губы Беллри тронула слабая улыбка.
— Ты беспокоишься… это немного смягчает нашу боль. Но вина слишком велика, чтобы рассчитывать на прощение, а во искупление нам больше нечего предложить — только сайеши и свои жизни. Если они тебе нужны — возьми. Это будет справедливо.
— Какое искупление?! Какие жизни?!! — окончательно растерялась я. — За что?!!! За опрометчиво брошенные слова? За кривые стрелы, которые меня даже не поцарапали, или синяки, что я по вашей милости не успела получить? За ту милую перебранку по дороге, от которой ты потом еще три дня икал, вспоминая меня «добрым словом»? Вот вселенская трагедия!
— Для нас — да, — неслышно оборонил пришибленный эльф. Его плечи согнулись, будто под невыносимой тяжестью, лицо побледнело еще сильнее, но затем на нем проступила непонятная решительность. — Даже хуже. Боюсь, Ширра был прав, когда хотел оборвать наше существование: мы оказались недостойными детьми Леса. Неверными. Зря ты его остановила.