— Ну вот, — сказала она, наконец, вставая и повернув разрумяненное огнем лицо к неподвижно сидевшей женщине, — я затопила, сейчас тут станет и теплее и светлее. Дрова за печкой, пани. Недели на две вам хватит. Платье и белье в чемодане, а посуда кухонная и столовая — в шкафу. Подсвечник со свечой я тоже поставила в шкаф.
Добрая девушка старалась говорить все это веселым тоном, но улыбка сбежала с ее губ, на глаза навертывались слезы.
— А теперь, — промолвила она тише, сжав руки, — теперь, моя дорогая пани, мне надо идти!
Женщина в трауре подняла голову.
— Да, тебе пора, пора, Зося. — Она взглянула в окно: — Уже начинает смеркаться… тебе страшно будет идти по городу вечером.
— Нет, не в том дело, дорогая пани! — воскликнула девушка. — Для вас я бы в самую темную ночь пошла на край света… Но… мои новые хозяева уезжают из Варшавы завтра рано утром и велели мне прийти до темноты. Мне надо поторопиться, потому что я им нужна еще сегодня…
При последних словах Зося наклонилась и, взяв белую руку своей пани, хотела поднести ее к губам. Но женщина быстро встала и обняла ее. Обе расплакались. Девочка заплакала тоже и ухватилась за пальто служанки.
— Не уходи, Зося! — кричала Яня. — Не уходи! Здесь так страшно и так скучно!
Зося поцеловала свою бывшую хозяйку в плечо и в руку, прижала к груди плачущую девочку.
— Мне нужно, нужно идти! — повторяла она, рыдая. — У меня мать и маленькие сестры, я должна работать, чтобы их прокормить.
Женщина в трауре подняла бледное лицо и выпрямила тонкий стан.
— И я тоже, Зося, буду работать, — сказала она голосом более уверенным, чем говорила до сих пор. — Ведь у меня есть ребенок, которого я должна кормить…
— Благослови вас бог, моя добрая, дорогая пани! — воскликнула молодая служанка, поцеловала еще раз руки женщины и заплаканное личико ребенка и, не оглядываясь, выбежала из комнаты.
После ухода Зоей наступила полная тишина, которую нарушало лишь потрескивание горящих дров да отдаленный, неясный уличный шум, глухо доносившийся в мансарду. Женщина в трауре все сидела на кушетке, а ее дочурка поплакала, потом, прижавшись к матери, утомленная, заснула. Мать, подпирая голову одной рукой, другой обняла уснувшего у нее на коленях ребенка и устремила неподвижный взгляд на мигающее пламя. С уходом преданной и верной служанки она лишилась последнего человеческого существа, бывшего свидетелем ее прошлого, последней опоры, ибо все, в чем она прежде находила поддержку и защиту, исчезло из ее жизни. Теперь она совсем одинока, брошена на произвол судьбы и может рассчитывать лишь на собственные силы. С ней осталось это маленькое, слабое существо, которое у нее одной может искать утешения, только от нее ждать ласки, существо, которое она должна своим трудом прокормить. В дом, некогда обставленный для нее заботливым и любящим мужем и теперь покинутый ею, вошли теперь новые жильцы, а добрый и любимый человек, до сих пор окружавший ее нежным вниманием и заботами, уже несколько дней лежит в могиле…