И хотя сам Борис Натанович не считает, что блокада Ленинграда оказала сильное формирующее воздействие на сознание будущих писателей, открыв тем самым новые возможности и умения, автор придерживается несколько иного мнения, находя в словах мэтра только подтверждение своим догадкам.
БН: «В конце концов, блокада длилась в нашей жизни лишь малую долю времени. Оставшийся рубец — ну и что? Рубец влияет разве на жизнь?.. Мало ли у нас на теле шрамов… О которых мы забыли давным-давно. Таким же шрамом может быть и блокада. <…> Сильные влияния оставляют рубец. А длительные влияния деформируют или формируют по-другому. Вот разница. Рубец — тоже деформация, конечно, но не существенная, а локальная. Не фундаментальная. Вот когда вся душа перекошена или, наоборот, выдавлена в виде красивой амфоры в результате каких-то длительных влияний, каким для Пушкина, скажем, был Лицей… Для Пушкина, в конце концов, очень важны были, наверное, те дуэли, в которых он участвовал. Но это были мелкие рубцы на его душе, не сыгравшие, на мой взгляд, никакой существенной роли в его биографии. А вот влияние Лицея — да! Это серьёзно. Не сила влияния, не сила воздействия играет основную фундаментальную роль, а время воздействия».
Попробуем разобраться. Биологическое время — понятие субъективное. В юности любое событие длится дольше, чем в достаточно зрелые годы. Вспомним, например, школу, когда каждый учебный год растягивался в невыносимо бесконечный отрезок времени. Сравните это ощущение с нынешним: новый год — лето — новый год. Мелькают как стеклышки в калейдоскопе. Между прочим, во время войны в действующей армии год засчитывался за три (а в штрафных ротах — за шесть). Так на сколько времени мог растянуться для ребенка блокадный год? В субъективном выражении. Я не знаю ответа на этот вопрос. А сколько вместила в себя школьная пора Аркадия Стругацкого в предвоенном Ленинграде? А последующие события, вплоть до победного мая 45-го?
Кстати, Александр Сергеевич Пушкин учился в Царскосельском лицее всего восемь лет, с 1811 по 1817. Но учитывая глубину и силу его гения, интересно, какое место занимало это время в пространстве жизни поэта?
А годы утомительной, кропотливой работы, с бессонными ночами и бесконечными изматывающими днями размышлений, почему всё не так, как должно быть и хотелось бы, умещающиеся в один ослепительный миг откровения, открытия? Потом оказывается, что и вспомнить-то нечего. Кроме самого открытия. Так что вопрос о длительности воздействия, видимо, остается открытым. Это понятие субъективное. Опять же.