Домов этих уже нет, деревня сильно поубавилась, сейчас здесь отделение совхоза.
В двадцать втором году мой отец Дмитрий Андреевич отделился и поселился на другой улице — сначала на Собачьей Заимке, а потом на Новой Зеленой, более чистой и удобной, с хорошими огородами. Время снесло и этот домик на Новой Зеленой. Его и домиком-то можно было назвать лишь с большой натяжкой. Это была крохотная, в два окошка, низенькая хибарка. Но все равно она казалась нам самым лучшим домом на свете.
В деревне — а она была тогда большой, насчитывала до трехсот дворов — две улицы назывались Зелеными, но из зелени на них буйно росла лишь трава. Деревня всем ветрам-метелям была открыта и зимой и летом выглядела скучноватой, обнаженной. Большую часть ее жителей составляли переселенцы из Харьковской, Пензенской, Тамбовской и других западных областей страны, перебравшиеся в Сибирь во второй половине прошлого века в поисках свободных земель, вольной жизни. Но тогда «воля» везде была одна, каждый кусок хлеба давался тяжким трудом. Видно, по этой причине селянам было не до деревьев, не до красоты деревни. Все время, от зари до зари, уходило на работу на пашне и в огородах. А вся «механизация» — лошаденка, соха да мотыга.
Единственной отрадой и развлечением для нас, детворы, было довольно большое озеро (к сожалению, теперь высохшее), начинавшееся сразу от крайних огородов. У него мы частенько сидели на утренней зорьке и вечерами с удочками. А еще мы любили охоту на зайцев, тетеревов, куропаток и уток.
…Родился я 19 декабря 1902 года, третьим по счету. Старше меня были Степан и Аксинья. Через два года появилась еще одна сестренка — Тоня. Родители мои жили, как я уже говорил, в хатенке бабушки Екатерины. Дом в мою пору был наполнен, как улей: семья состояла из двенадцати душ — самой бабушки, ее двух сыновей — оба Дмитрии, дочерей Федосьи, Евдокии и Елены с сыном Михаилом, моей матери Домны Алексеевны и нас, четверых ее детей. А настоящих работников-мужчин — один мой отец.
Было трудно, однако бабушка, отец, мать старались не падать духом, к нам относились ласково, заботливо.
— Погоди, мама, — говорила моя мать, — вот вырастет наша орда, тогда будет кому трудиться.
Но матери не суждено было увидеть своих детей и внуков счастливыми: в 1906 году, когда мне не было еще и четырех лет, она умерла. И хотя я был еще мал, я остро почувствовал эту утрату.
В те годы горе посетило не только наш дом, оно было частым гостем почти всех бедняцких и многих середняцких хозяйств. Все это я уже потом узнал из рассказов отца. Только что закончилась разорительная для народов России русско-японская война. Затем один за другим последовали неурожайные годы. А что может быть для бедняцких семей страшнее голода! А тут еще в наших краях вспыхнула эпидемия сибирской язвы и ящура. Это вызвало сильный падеж скота, во многих деревнях большинство семей, в том числе и наша, лишились последней коровенки. А какую помощь можно было ожидать крестьянину от царского правительства! Никто на помощь и не надеялся. Каждый рассчитывал только на себя.