— При чем здесь Буш! Буш — мелкая сошка. За ним стоят люди покрупнее. И у них тысячи, сотни тысяч марионеток. Даже здесь. Слушай, вот представь, я захочу стать депутатом парламента, что ли. За меня бы вся Кахетия проголосовала. Но не выйдет. А если выйдет — все равно что об стену бейся, буду как дурак один там такой сидеть. У нас сейчас человек старше тридцати не имеет перспектив в политике. Такой вот режим, детский фашизм. Мальчики и девочки. Красивые. Хорошо одетые. Глупые-глупые, ничего не знают, образование — университет какого-нибудь штата Дакота. И этим гордятся! А других тут сегодня не нужно. Мертвое поколение идет, Сергей. Они сожрут нас и не поймут, что сделали.
— Что? Мертвое поколение?
Я уже слышал эти слова. Накануне. В Москве. От Алины.
И что?
Теория заговора есть, а заговора нет.
Нет? А кто подослал налоговиков в наш маленький офис? А кто посадил мне на хвост бомжа, пахнущего «Нивеей»?
А при чем здесь мировой заговор, война, глупые мальчики и девочки?
Он говорит — я не видел настоящей войны.
И опять перед глазами — черно-фиолетовая вздувшаяся кожа, лиловые раны и зеленые мухи столбиками.
— А ты слышал, Сергей, что в Германии — и не где-то, а в Зоргенштайне, это же элитное хозяйство — отравили дегустатора?
— И что? — медленно поворачиваю я к нему голову.
— Бьют по нашему квадрату, Сергей. Бьют по нашему квадрату. Странная история. Ты подумай об этом как-нибудь, хорошо?
Я в удивлении смотрю на него.
Но вот «Лендровер» в серой пыли спускается в долину к ровным рядам виноградных лоз, уходящих к далеким бледно-бежевым горам.
Работа. Сотни иллюстраций — их должно в итоге быть шестьдесят. На всякий случай увезу с собой, допустим, восемьдесят. Подписи к ним. Во дворе веселое гудение голосов, накрывается длинный-длинный стол: красная плоть помидоров, белая — сыра, пучки зелени. У стенки — тонкие палочки виноградной лозы, на которых делают шашлык. Ровный, сильный, чистый, невидимый на солнце огонь.
Ни одного дождя все три дня. И — когда я возвращаюсь — такой же золотой октябрь пришел в Москву.
Это была сказочная осень.
Четверг, и еще четверг. Вон Алина постукивает каблуками по лестнице, вон она уже шуршит целлофаном у дверей — несет за вешалки то, что наденет завтра на свои встречи и вечерние мероприятия.
Она уже знает, что звонить не надо. Я открою на шуршание.
— Ты кого собираешься удивить этой юбкой?
— Сегодня приехал Джильдо. Я еще в Милане обещала его удивить.
— Это из оперы?
— Из цирка. Это Зенья. Мы дружим. А вчера Пако Рабанн в Александр-хаусе продавал свой рисунок в пользу детей Беслана. Надеть юбку? Ты будешь первым, перед Зеньей.