— Это уж я беру на себя.
И Бруно действительно это сделал. Правда, он нм такого наплёл, чего я никогда бы не смог.
Го́пфенгейтам, которые живут над нами, Бруно сказал:
— Нам учитель велел дом измерить.
— Всё новая мода, — буркнул Гопфенгейт, но в квартиру впустил.
Из окна Гопфенгейтов Бруно выкинул нашу верёвку, а я, когда во дворе всё опять успокоилось, привязал её и потянул дальше. Теперь нам надо было подвести линию от лестничного окна к Михала́кам, оттуда — к Ште́нам, а от них — уже вниз, к окну Бруно.
Но не так-то просто оказалось перекинуть телефонный провод от окна Гопфенгейтов к окну на лестничной клетке. Тут опять Бруно выручил. Он приказал мне найти камень и привязать его к концу верёвки.
— Теперь тебе надо раскачивать провод до тех пор, пока он не долетит до окна, а тогда я его перехвачу и закреплю.
Скоро Бруно высунул свою круглую голову из окна и крикнул мне:
— Давай раскачивай!
Я и стал раскачивать. Но только я раскачал свой «маятник» как следует, в квартире фрау Маттнер открылось окно. Наверно, думаю, она мой камешек заметила, когда он мимо пролетал. И правда. Вижу, фрау Маттнер высунулась и ловит мою верёвку. А когда заметила меня, сразу давай кричать:
— Громы небесные! Сперва за сливами полез, а теперь хочет все стёкла побить!
Но тут в окне Михалаков показался сам хозяин и крикнул фрау Маттнер:
— Вы уж им не мешайте, соседка, они для науки трудятся.
На это фрау Маттнер ответила, что мы только сказки рассказывать горазды и что вся наша наука в том, как бы половчее у неё сливы украсть. А кроме того, пусть Михалак не суётся не в свои дела. Он, когда выносит золу, всегда рассыпает её на лестнице. Вот за этим, мол, пусть и последит.
«Маятник» мой всё ещё качался, и фрау Маттнер хотела его поймать, да никак дотянуться не могла. А я от всех этих переживаний вдруг выпустил верёвку из рук, и камень со всего размаха ударил по сливовому дереву. Сливы так и посыпались.
В тот день нам так и не удалось провести телефон. Только весь дом переполошили.
Вечером мама долго беседовала со мной. Досталось мне, но не так чтобы очень. А на другой день мы быстро всё доделали. Мы протянули наш провод к окнам Штене, а оттуда уже вниз, к Бруно.
— Готово, Циттербаке! — сказал Бруно.
— Знаешь, я тоже готов, — ответил я ему.
— Ничего, ничего! — сказал Бруно.
С ним небось никто и не беседовал, а на меня всегда все шишки валятся.
— Ничего, ничего, Альфи! — сказал он. — Зато мы теперь с тобой всласть наговоримся по телефону.
И мы разошлись по домам. Я вытащил свою крышку от гуталина и прижал к уху. Всё тихо. Так я просидел часа два. Потом пошёл к Бруно, а его мама говорит: