Обермейер взял портфель и двинулся к выходу. Но у дверей задержался.
— Вот еще что, друг. В твоей квартире, в одной из комнат, висят картины. Одна из них — копия «Вокзала Сен-Лазар в Париже» Монэ, мне она всегда нравилась. За нею я установил микрофон. Убери его оттуда. А второй убери из спальни, он под карнизом над портьерой. Теперь микрофоны не нужны. Доверие друг к другу мы восстановим на новых началах. Будь здоров!
Толкнув дверь ногой, Обермейер вышел. Нерич несколько минут стоял неподвижно, глядя вслед ушедшему разведчику.
Так вот каков Мориц Обермейер, человек, с которым он дружил, которого в трудную минуту ссужал деньгами!
Мориц был известен в университете не своими успехами в науках, а умением искусно драться на рапирах и стрелять из пистолета. Об этом красноречиво говорили два шрама — следы ударов, нанесенных ему противниками, — один на носу, другой ниже левого уха. Он и теперь сохранил былые привычки: ежедневно, как правило, выпускал обойму патронов в мишень, тренированной рукой вгоняя одну пулю в другую. Вначале Обермейер решил стать врачом, но, проучившись два года на медицинском факультете и не проявив никаких способностей, перебрался на юридический. По окончании университета Обермейер как юрист не прославился, и о роде его занятий ходили самые разноречивые слухи. И только в оценке характера Обермейера люди сходились на одном: Обермейер хорошо владел собою, мог сделать вид, что не помнит обиды, но обида всегда торчала острой занозой в его сердце. Обид Обермейер не прощал. Он любил исподтишка подставлять ножку людям — даже друзьям своим — и проделывал это с большим удовольствием.
И вот Обермейер поймал в ловушку Нерича.
Нерич, сын помещика, входил в жизнь легкой походкой, но дороге, проторенной богатым отцом, без лишней затраты сил, без тревог и волнений, не заботясь о куске хлеба. В зрелом возрасте он был твердо убежден, что если и есть люди умнее его, то этих людей не слишком много. Он относил себя к числу натур непосредственных, одаренных, страдал от избытка тщеславия и жил в плену собственного непомерного честолюбия. Легко взбирался он по ступенькам жизни. Карьера его складывалась счастливо. И вдруг все погибло.
«Пистолет! — мелькнула отчаянная мысль. Он ощупал пистолет в кармане. — Уйти от позора. Не станет меня, и всему конец…»
Но страх смерти тотчас же погасил эту мысль. Есть же какой-нибудь выход, не может не быть…
Нерич подошел к окну и распахнул его настежь. В комнату ворвался свежий воздух, шум городской жизни. Августовское солнце заливало ярким светом оживленные Пожичи. Пенилась и плескалась жизнь, обещая новые радости, удачи, счастье.