— Да, думаю, теперь понял, — ответил Алекс.
— Понимаешь, он мог сделать вывод, что тут происходит кое-что. И если Майклу хватит низости, он обвинит меня в том, что я недостойная мать, и отнимет у меня сына. А я этого допустить не могу. Потому, когда мы танцевали, мне пришло в голову, что дело идет немного не так, и потому, когда я вышла из ванной, я стала думать, не прячется ли в прихожей детектив и чем это мне аукнется. Но сегодня адвокат сказал мне, что в нынешние времена очень трудно доказать недостойное поведение матери. Он знал случай, когда женщина была настоящей проституткой, представляешь, и суд не отнял у нее ребенка. Так он мне сказал. Я звонила ему.
— Ты звонила адвокату? — изумился Алекс.
— Да. Чтобы спросить у него, могу ли я завести себе мужчину, не ставя под угрозу свое положение.
— И что он сказал?
— Он рассказал мне о той проститутке. И сказал, что не думает, что в наше время мне есть о чем волноваться. Что касается опеки.
— Когда ты ему звонила? — спросил Алекс.
— Вчера утром. Я бы и раньше позвонила, но был конец недели. Вот так, — она пожала плечами и положила сигарету.
— И что, Джесс?
— Мне нравится, когда ты называешь меня Джесс.
— И все же, что дальше, Джесс?
— Думаю, ты знаешь, — сказала она. — И не думаю, что мне надо тебе об этом говорить.
* * *
Это началось в ярости.
Он хотел только одного — наказать ее, унизить, заставить понять, как сильно она уязвила его в прошлую субботу, хотя и понимал причины ее ухода. На самом деле причина была веская — пусть и глупая. Любому идиоту понятно, что тебя не притянут без фотографий и свидетелей, но Малышка-с-Фермы, Принцесса-Доильщица должна была прежде позвонить своему адвокату, чтобы до этого допереть. Странно, почему она еще и мэру не позвонила? Доброе утро, ваша честь, понимаете… я тут нашла ужасно симпатичного молодого человека, он живет двумя этажами выше в моем доме, и я хотела бы узнать… понимаете, я в процессе развода, и я просто хотела проверить, все ли правильно, если он вдруг будет заигрывать или что там еще, вправе ли я… ну, вы понимаете, если мне захочется узнать его получше, можно ли это сделать, сэр?
Он был зол на ее глупость, зол на то, что она не поделилась с ним своими страхами в ту субботу сразу после того, как вернулась из туалета, не сказала ему прямо, что ее тревожит, вместо того чтобы компостировать ему мозги насчет этой самой сиделки, — хотя она и по этому поводу, наверное, волновалась, — и все же он был зол. В гневе он совсем забыл, что это она первая подошла к нему тогда в парке, забыл, что ей было неловко, что она покраснела, забыл, как хорошо все шло в ту субботу, как им было приятно вместе, как все было на самом деле замечательно — пока она не ушла. Конечно, все из-за этого. Ей не стоило так унижать его. Чтобы она там себе ни думала, ей нужно было поделиться с ним, довериться ему, чтобы сказать: понимаешь, Алекс, вот в чем дело, вот что пугает меня, это не связано с тем, хочу я тебя или нет, просто дело вот в чем. А вместо этого она ушла. И он остался как дурак. Спокойной ночи, Джесс. Спокойной ночи, Алекс. Спокойной ночи, мистер Дурья Башка. Нет, чтобы там ни было, она не должна была оставлять его там как дурака. Он не подонок какой-нибудь, с которым можно делать что захочешь. Он был полноправным мужчиной и заслуживал уважения.