Я молчал?! Это неправда!
Сванидзе: Так, господа, прошу вас, сторона обвинения…
Бабурин: Все, кто здесь, не молчали.
Сванидзе: …ваш тезис, ваш свидетель.
Кургинян: Все присутствующие здесь и многие миллионы людей знают, что никто — ни я, ни Ксения Григорьевна Мяло, ни Сергей Бабурин — не молчали!
Кравчук: В каком году?
Кургинян: В 1987-м.
Кравчук: Ага, а в 1981-м?
Кургинян: А в 1981-м вы нам затыкали рот!
Кравчук: О!
Кургинян: Вы затыкали нам рот! Да, понятно?
Кравчук: Я не затыкал вам рот!
Кургинян: Вы лично! Как идеолог.
Кравчук: Я не затыкал Вам рот, понимаете.
Кургинян: Вы идеолог — самая особая, «махровая» часть коммунистической номенклатуры!
Кравчук: Вот это главное — когда вам дали возможность говорить, вы говорите…
Сванидзе: Прошу… прошу Вас — вопрос Вашим свидетелям.
Кургинян: Я могу выступать теперь?
Сванидзе: Да, конечно. Леонид Макарович, у Вас будет еще возможность высказаться.
Кравчук: Хорошо.
Кургинян: Итак, мы с каждым шагом убеждаемся в одном — имело место преступление номенклатур, сговор номенклатур против своих народов, против тех братских уз, которые нас объединяли. Это номенклатуры сгнившие, выродившиеся — я процитирую вам здесь одно из высказываний [цитата из Л. Д. Троцкого — прим. стенографа] по этому поводу: «Оторванная от широких масс партия может в лучшем случае погибнуть в неравном бою. А в худшем? [Вы скажете: ] сдаться в плен. Нет, в политических битвах в плен не берут. В худшем она предаст интересы породившего ее народа [правильно „класса“]! В этом [суть и] смысл термидорианского перерождения». А теперь я хочу спросить Ксению Григорьевну. Ксения Григорьевна, свидетельствует ли отсутствие негативной реакции на Беловежское соглашение о его поддержке?
Мяло: Нет. Нет. И то, что это отсутствие той реакции… Вот все предполагают какую-то заданную реакцию — вот предполагалось, что выйдут толпы или, в особенности, придут массы коммунистов, и тогда это будет реакция. Вот если этого конкретного предполагаемого, ожидаемого не произошло, то значит, что реакции не было. Но это не так. И молчание, кстати сказать, не всегда свидетельствует о том, что это есть согласие — обычно цитируют Пушкина, но пусть тогда перечитают финал «Бориса Годунова»: «Народ в ужасе молчит», — вот ремарка Пушкина.
Кургинян: Народ в ужасе молчит.
Мяло: Народ в ужасе молчит. И для этого ужаса было более чем достаточно оснований, к сожалению, в связи именно с теми… с нарушением тех самых законов, где определены…
Сванидзе: Ваше время истекло, Ксения Григорьевна, прошу Вас.
Кургинян: Я считаю, что Вы сказали достаточно.