Впрочем, все белые эшелоны, растянувшиеся на сотню верст, и так стояли, потому что судорожная эвакуация была закончена, и на кон Марсова поля были брошены последние ставки и козыри. Первыми зашли красные, но их ставка — 30-я дивизия — была бита. Но сейчас должны заходить белые своим вторым корпусом, супротив которого встали мятежные сибирские полки и партизаны Минусинского фронта. Козырей противоборствующие стороны не жалели, но и цель была велика — Красноярск.
Удержат город на Енисее повстанцы, и все, финита ля комедия. Армия может и прорвется стороной, но десятки эшелонов с беженцами погибнут. А если белые займут Красноярск, то, установив связь с Иркутском, и перебросив оттуда подкрепления, могут изменить ход войны в свою пользу. И только поземка на белоснежном покрывале готовила перину для вечного сна многих русских, готовых вцепиться в горло друг другу в отчаянной схватке…
— За что воюете, мужики? — Михаил Александрович в накинутой на плечи шинели с интересом посмотрел на двух мужиков. Партизаны или повстанцы, шут их разберет, попытались обстрелять подходящих к Красноярску уфимцев, но были сами атакованы кавалерией и рассеяны. Гусары порубили их изрядно, но двоих взяли в плен и доставили на станцию.
— За царя Михаила и советскую власть! — дерзко отозвался молодой парень в изодранном полушубке, отчаянно сверкнув правым глазом. А вот левый затек фиолетовым синяком, а на лбу осталась кровавая полоса — кто-то из гусар рубанул пленного клинком плашмя.
Михаил Александрович от такого искреннего признания только удивленно кхекнул, закашлялся, сдерживая неуместный смех, и кивнул Фомину, показав глазами на связанные руки. Тот быстро встал с лавки, подошел к мужикам, но мучиться с развязыванием узлов не стал. Взял у охранника, что бдительно стоял рядом с царем, кинжал и разрезал веревки. Крестьяне тут же принялись растирать затекшие запястья.
— Озадачили вы меня, мужики, — потянул слова Михаил Александрович. — Супротив меня воюете… И за меня… А ну, живо, православные, к той стене отойдите, на портреты царской фамилии посмотрите. Только на меня внимательно гляньте, чтоб заново не обмишулиться!
Повстанцы опешили от такого странного приказа, но послушно повернулись и отошли к красному углу, где под иконами богатый хозяин, крепенький старожил, до сих пор, презрев революционный угар на четвертом году, вывесил множество фотографий членов царствующего дома Романовых. Вырезанных ножницами из различных журналов.
— Он… Да он же!
— Похож-то как! Тятя, это он!
— Читай, Гриня, че написано-то.