Из-за всего этого он даже к пойманным затесейцам отнесся мягче, чем следовало. Трое невысоких коренастых лесовиков (один постарше, двое — вчерашние подростки) смотрели угрюмо и, отвечая, не скрывали своего намерения посчитаться с княжеской четой.
— Отправить в Малый Булгар гридями без жалованья, — таким присудил князь. — И в поход пусть тоже пойдут простыми возницами или гребцами.
— В походе у них будет оружие, и они могут оказаться рядом с тобой, — возразил успевший уже поднатореть в управленческих и судебных делах Охлоп.
— На то есть десятские и вожаки булгарской сотни, пусть следят.
— Князь не имеет права давать такие поблажки своим врагам, тем паче смердам, — заявил в отдельной беседе и Фемел.
— Со следующего княжеского заговорщика живьем будет содрана кожа, твердо тебе обещаю, — пошутил в ответ Дарник.
— А объяснить ход своих глубоких мыслей можешь? — не сдавался тиун.
— Запросто. Разве в вашем Священном Писании не сказано, что когда-то в Палестине были города, в которых мог спрятаться самый страшный разбойник, и его никто не трогал?
— Так ты в такой город захотел превратить свой Малый Булгар?
— Ну вроде того.
Всеслава, будучи свидетелем их разговора, позже тоже спросила:
— А все-таки, почему ты решил именно так?
— Ты же сама говорила, что в Русской земле не должно быть твердых писаных законов. Кто я такой, чтобы решать: какому смерду жить, а какому нет? Да и всем быстро наскучит, если я буду действовать заведенным порядком. Тимолай когда-то называл это хорошим и плохим расположением. Встретил ты другого человека, он тебе еще ничего не сказал и не сделал, а он тебе нравится, а иной раз человек все хорошо говорит и делает, а ты его терпеть не можешь. Считай, что эти трое из Затесей мне просто очень понравились.
Не оправдались опасения Дарника по поводу недоверчивости липовцев. В сказку о родовом веровании поверили все, включая Фемела и главного волхва города. Князя спрашивать не осмеливались, зато у княжны выпытывали все детали проведенного ими ритуала, так что Дарнику несколько раз приходилось подсказывать жене эти несуществующие подробности.
Корней тем временем докладывал, что в городе вся эта история страшно понравилась:
— Пока ты вешал колдунов и издевался над предзнаменованиями, для всех ты был хоть и князь, но чужак и выскочка. Теперь же, когда узнали, что у тебя есть своя сокровенная вера, ты стал всем одной крови. А меня ты посвятишь в свою веру?
— Эта вера не каждому по силам.
— Ну что для этого надо сделать, что?! — горячо восклицал подросток-хитрован, превратившийся за два года в долговязого парня и созревший для серьезной тиунской службы.