Он так ничего и не понял. Пусть он умен, но в нем нет ничего от мечтателя. Возможно, потому, что ему просто никогда не о чем было мечтать, ведь у него и так все было.
Но это абсурд. Ох, какой же абсурд!
– Летать, – поддавшись порыву, ответила Кэтрин. – Я мечтаю летать.
Естественно, она об этом не мечтала. В буквальном смысле. Но как можно словами описать мечты, тем более те, что приходят во сне?
– А-а, – с насмешкой протянул лорд Монфор. – Достойная замена полезному делу.
– Лететь по синему небу, рассекая воздух, – игнорируя его, продолжала Кэтрин. – До самого солнца.
– Как Икар, – сказал он. – Пока воск на крыльях не растает и вы не сверзитесь вниз, обратно на землю – в реальность.
– Нет, – покачала головой Кэтрин, – никаких падений. Мечты не предусматривают возможности неудачи. В них есть только желание, потребность лететь до самого солнца.
Она, естественно, выставляет себя полнейшей идиоткой. Она редко предпринимала попытки заговорить на эту тему даже с сестрами. Мечты – это нечто очень личное.
Лорд Монфор барабанил пальцами по кованой спинке скамейки и, прищурившись, смотрел на Кэтрин.
– Неужели в вашей жизни так много приземленного, что вы бежите от этого? – спросил он.
– О, я ни от чего не бегу, – недовольно ответила она. – Я просто хочу пойти… дальше того, что у меня уже есть, что я знаю и чем я стала. Это трудно объяснить. Но разве не такое же желание у всех людей?
– Вот как? – тихо произнес он.
– Думаю, мы все стремимся вложить наши… души в нечто… большее, – сказала Кэтрин. – Жаль, что не хватает слов. Наверное, и вы чувствовали то же самое?
– Потребность в Боге? – предположил лорд Монфор. – Мисс Хакстебл, меня водили общаться с ним каждое воскресенье, пока я был ребенком. Но хотя на нашей фамильной скамье были для удобства разложены подушки, мои мозги все равно мучили утомительными и путаными демагогическими заявлениями о любви и Божьей каре, о прощении и вечных муках, о рае и аде. Все это научило меня избегать такого сложного и усложняющего жизнь Бога, довольствоваться тем, что имею, и никогда не заглядывать внутрь себя.
– О, бедный вы, бедный! – сказала Кэтрин. Она повернулась к нему и вдруг обнаружила, что его рука уже в дюйме от ее уха. – Вы совсем ничего не поняли.
– Напротив. Я считаю, что все очень хорошо понял, – возразил он. – Мне все очень четко объяснили, причем не раз. Я иду прямиком к каре небесной, вечным мукам и преисподней. Я неисправим. Безнадежно неисправим.
Он усмехнулся, а она сокрушенно покачала головой.
– Какой священник вам это сказал? – с негодованием спросила Кэтрин. – Мой отец вправил бы ему мозги.