Кто, как не Кешка, огород вспашет, привезет дрова, уголь, сено? С ним нынче осторожнее говорить надо. Чтоб не осерчал, не затаил обиду. Иначе потом его не допросишься…
Кешка не торопится уходить из мехпарка. Чистит трактор, может, механик заметит? Но Ананьев даже не оглядывается.
— Чего возишься? Валяй домой! Вечером в клубе собранье будет. Не пропусти. Долбоебам из района делать не хрен, приедут лясы точить. Учить нас, как жить. Матерь их… Будто мы дурней их, — рассмеялся Виктор зло. И добавил: — Таких, как ты, дураков, околпачивают. И не надоело их брехи слушать? Хотя тебе зимой деться некуда…
Кешка от этих слов поежился.
Вот если б в зиму поработать, можно было бы купить настоящие фетровые бурки с кожаной обшивкой, с калошами. Те, стеганые — малы стали. Залежались. Пришлось их матери отдать. А в кирзовых сапогах холодно будет. В них на гульбу не сунешься. Разве в валенках? Но и те отец теперь носит. «Эх, нужда треклятая», — вздыхает Кешка, вспоминая, что именно за это ни одна сельская девка не согласилась выйти за него замуж. Едва отец с матерью ступали к какой на порог со сватовством, девка — за ухват. И гнала не только из дома, а и со двора.
Мать ночами втихомолку плакала от стыда и горя. Кешка уже не мальчишка, взрослым стал. Женить его пора. В доме нужна помощница, а девки от него, как от чумного, воротятся.
Не признают, не замечают. Ни одна не захотела войти в дом молодой хозяйкой.
Мать в соседнее село к бабке ездила. Та, как слышали, в сердечных делах многим подсобила — своими зельями. Большую силу имели ее травы. Знатных девок и парней присушила без труда. А Кешке помочь отказалась.
Глянула на воду родниковую, на пламя свечи, сплюнула за плечо и сказала зло:
— Паскудный он удался. Грязных кровей. Горбатая у него судьбина, как коромысло. Не стану сельских девок им наказывать. Зачем мне проклятья слушать под старость? Он сам вскоре оженится. Без моей и вашей подмоги. Экую кобылу приведет. Рядом с ней — бочка худобой покажется, — рассмеялась в лицо и ушла в дом, заперлась на засов.
Мать от услышанного захворала. А Кешка вскоре и забыл про бабку.
Он думал о бурках. Будь они, любую посватал бы. Но для этого нужны заработки, — шел понуро полудурок.
Ноги сами привели его в клуб, где уже собирался народ. Особо молодые. Ведь после собрания заведут патефон, будут танцы.
— А вы что такой хмурый сегодня? — услышал Кешка внезапно под самым ухом.
Рядом с ним стоял аккуратный, маленький человечек, который всегда приезжал на все собрания. И хотя никогда не выступал, никто не знал его, чувствовалось, что средь приехавших он не лишний. С уваженьем к нему обращались. Не то что к прицепщику.