Роуз продолжала смотреть на деревья за окном, когда ее руки начали дрожать.
— Я люблю, Джеймс. Всем сердцем.
— Но приговариваешь меня… к ней… — Джеймс выговорил эти слова, как если бы чувствовал плохой вкус во рту, — на всю оставшуюся жизнь?
Роуз не могла ответить. Не могла даже кивнуть. Не могла осознать тяжелую, неприятную правду его слов.
«Она ненавидит меня. Один мой вид вызывает у нее раздражение…»
Ее решительность колебалась, приближаясь к рискованной грани.
Его дыхание ускорилось, частые вздохи, легкая дрожь сопровождала каждый выдох.
— Я люблю тебя!
Вздрогнув от его слов, Роуз резко повернулась к нему. Его грудь тяжело поднималась, бицепсы напряглись, руки, опущенные вдоль тела, сжались в кулаки. И затем прямо у нее на глазах его гнев, его недовольство и страх покинули его, оставляя одну боль. Его руки безвольно повисли. Дыхание стало глубоким, словно Джеймс был на грани истощения. Он медленно, слабо кивнул.
— Я люблю тебя, Роуз, — хрипло повторил он.
Она прикусила нижнюю губу так сильно, что ощутила кровь. Ее душа кричала, молила, разрывалась от желания броситься к нему, обнять его…
Пообещать что угодно, лишь бы как-то уменьшить его боль. Но она не сделала ни одного движения.
Призрачная счастливая жизнь, которую он вообразил в своих мечтах, не имела никакого отношения к действительности, как бы он ни хотел этого.
Джеймс выпрямился, бледная маска скрыла его черты.
— Я позову миссис Уэбб и попрошу собрать твои вещи. Нам следует поторопиться. Если мы станем часто менять лошадей, то прибудем в Лондон уже вечером:
— Ты сказал «мы»? Ты проводишь меня до Лондона?
Другой мужчина предоставил бы ей самой решать эту проблему, выставил бы за дверь, в чем мать родила, и постарался бы поскорее забыть о ее существовании. Но только не Джеймс.
Хотя и не мог спрятать боль в ответ на ее отказ.
— Я дал тебе слово, Роуз, — сказал он, натягивая рубашку.
— Я не имела в виду…
Джеймс поднял руку, останавливая ее.
— Миссис Уэбб быстро соберет твои вещи. А тебе лучше переодеться во что-то более подходящее.
С этими словами он вышел из комнаты и даже не взглянул на нее, когда проходил мимо.
Дверь захлопнулась.
Роуз закрыла лицо руками. Потребовались все ее силы, чтобы сдержать слезы. Она сфокусировалась на каждом дыхании, подавляя рыдания, готовые вырваться из груди. Впереди ее ждал долгий день, и она понимала, что не должна дать волю слезам, пока не приедет в Лондон.
Пока карета кружила по темным улицам Лондона, ритмичный стук копыт был единственным звуком, нарушавшим тишину. Роуз сказала Джеймсу не больше чем пару слов е тех пор, как они выехали из Олтона. Только тихое «спасибо», когда он помогал ей выйти из кареты, пока кучер менял лошадей на почтовых станциях.