— Можешь надеть, — сказал Нэш. — Немного тебе великовата, зато хоть чистая.
Поцци поставил стаканчик на крышу «сааба», взял футболку обеими руками, отстранил от себя и принялся разглядывать.
— «Бостон ред сокс», — сказал он. — Ты кто — добрый дядя всех проигравшихся или кто?
— Или кто. Безнадежными не интересуюсь. А теперь заткнись и переоденься. Не хватало только, чтобы у меня тут все кровью провоняло.
Поцци расстегнул пуговицы, и гавайская рубашка упала на асфальт. Тело у него оказалось костлявое, жалкое, белое, будто бы никогда не видело солнца. Поцци натянул на себя футболку и развел руки ладонями вверх.
— Ну как? — спросил он. — Получше?
— Намного, — сказал Нэш. — Становишься похож на человека.
Футболка была настолько велика, что Поцци в ней утонул. Подол висел чуть ли не до колен, короткие рукава свисали ниже локтя, и на минуту Поцци вдруг превратился в тощего двенадцатилетнего мальчишку. Нэш, сам не зная почему, растрогался.
Они отправились на юг по Парковой «Таконик» и должны были оказаться в Нью-Йорке часа через два, два с половиной. Вскоре Нэш понял — молчание, с которого началось их знакомство, было скорей аберрацией. Когда опасность осталась позади и парнишка стал приходить в себя, он разговорился, а через некоторое время болтал уже без умолку. Нэш ни о чем не спрашивал, и тем не менее Поцци выложил про себя все, видимо, в знак признательности. Если уж ты вытащил кого из передряги, так, значит, заслужил право узнать, как он в нее попал.
— Все до цента, — сказал он. — Они нас вытряхнули на фиг до цента.
Загадочная ремарка так и повисла в воздухе, Нэш опять промолчал, и, подождав немного, Поцци снова заговорил и завелся минут на десять — пятнадцать.
— Было четыре утра, — сказал он, — и просидели мы уже семь часов. Нас было шестеро — я и еще пятеро. Лопухи. Руку отдашь за таких партнеров — все богатые, все из Нью-Йорка, приехали на выходной. Два адвоката, два маклера и хозяин какой-то корпорации. Им наплевать на выигрыш, им нужно нервы пощекотать. Проигрывают, а говорят: «Хорошая игра, хорошая игра», и тебя же еще зовут и выпить. Таких бы партнеров почаще, и лет в двадцать девять можно на пенсию. Лучше не придумаешь. Солидные, республиканцы, с этой своей Уолл-стрит, и пьют, блин, сухое мартини. И сигары у них по пять долларов. Настоящие, блин, американцы.
Ну и сидим мы, значит, за столом — я и эти «столпы общества», — играем. Я, потихонечку-полегонечку, перекачиваю денежки в свой карман, но не зарываюсь — играю так, чтобы им тоже что-то перепало. Кто ж станет резать гусыню, которая тебе несет золотые яйца? Они ездят играть регулярно, раз в месяц, а я же хочу, чтобы меня еще раз пригласили. Такое приглашение дорогого стоит. Я на него полгода пахал, ну а перед ними стелился, конечно, дальше некуда — почтительный, вежливый, просто как педик какой, из тех, что ходят по клубам каждый день — играть, значит. В нашем деле — если, конечно, хочешь настоящего размаху — приходится быть актером. Нужно же, чтобы им нравилось, как ты у них чистишь карманы, а чтобы нравилось, нужно стать своим парнем. Говоришь им «спасибо, пожалуйста», слушаешь дурацкие анекдоты — смеешься, ведешь себя скромно, но с достоинством, как настоящий джентльмен. «Вы только подумайте, Джордж, как мне сегодня везет. Ей-богу, Ральф, карта сегодня ну как никогда». Ну и вся такая лапша.