— Как вы, джентльмены, сами сейчас убедитесь, — сказал он, открывая дверь, — мои интересы лежат совершенно в иной плоскости. Думаю, меня можно назвать прирожденным антикваром. Я люблю отыскивать вещи, которые имели бы определенную историческую ценность, люблю воссоздавать прошлое. Вилли творит мир, а я его сохраняю.
Его половина в восточном крыле не имела ничего общего с мастерской Стоуна. Здесь не было светлого открытого пространства, оно было поделено на несколько небольших комнатушек, которые, если бы не стеклянный свод, производили бы тягостное впечатление. Все пять комнат оказались заставлены мебелью, шкафами, битком забитыми книгами и папками, во всех были коврики, безделушки, цветы в горшках, будто здесь хотели воспроизвести гостиные викторианских времен со всей их изощренной чрезмерностью. Однако, как объяснил Флауэр, здесь, несмотря на видимость кавардака, имел место быть определенный порядок. В первых двух комнатах хранилась его библиотека (в одной — первоиздания английских и американских авторов, в другой — личное собрание исторических книг), в третьей хранились сигары (здесь был климат-контроль, потолочное окно с датчиком влажности и, конечно, сама коллекция шедевров — сигары ручной работы, привезенные с Кубы, Канар, Ямайки, Филиппин и Суматры, из Доминиканской республики), в четвертой был рабочий кабинет, где Флауэр совершал финансовые операции (кабинет тоже был старомодный, однако здесь имелись и вполне современные вещи: телефон, факс, компьютер, принтер, биржевой телетайп, стойки для папок и так далее). Пятая комната оказалась в два раза больше других и была почти не захламлена, чем приятно удивила Нэша. Именно в ней Флауэр и хранил свой антиквариат. Весь центр комнаты занимали стоявшие в несколько длинных рядов столы с витринами, вдоль стен располагались застекленные шкафы и полки красного дерева. Нэшу показалось, будто он попал в музей. Он бросил взгляд на Поцци, и тот, закатив глаза, ответил кривой ухмылкой, явно давая понять, что ему надоело все до смерти.
Нэшу коллекция показалась скорее странной, чем скучной. Каждый предмет под стеклом был аккуратно оформлен и снабжен ярлычком, будто бы нес в себе ценность, но на самом деле там не на что было смотреть. Там не было ничего, кроме самых тривиальных мелочей, ценности до того ничтожной, что Нэш заподозрил розыгрыш. Однако Флауэр, похоже, гордился ими всерьез, не понимая, до какой степени это нелепо. Он то и дело называл очередной экспонат то «мое сокровище», то «драгоценность», явно не допуская и мысли, что во всем белом свете может найтись человек, который не разделял бы его энтузиазма, а поскольку экскурсия продолжалась еще полчаса или больше, Нэш успел не раз подавить в себе желание пожалеть этого болвана.