Капитану он сказал, что переезжает в Миннесоту. Звучало вполне правдоподобно, а Нэш еще и постарался придать большей убедительности, приврав про письмо от друга своего зятя с предложением войти в долю (у того хозяйственный магазин), и, кроме того, сказал он, там будет лучше для дочери. Капитан поверил этой галиматье, но все равно назвал скотиной.
— Это все твоя вертихвостка, — сказал капитан. — С тех пор как она сбежала, у тебя, Нэш, крыша поехала. Смех да и только. Чтобы такой парень с ума сходил из-за чьей-то юбки. Возьми себя в руки, приятель. Забудь ты про магазин и занимайся делом.
— Прошу прощения, капитан, но я принял решение.
— Принял решение? Чем ты его принял? Я о том и толкую, что у тебя с головой не в порядке.
— Вам просто завидно, вот и все. Сами бы, наверное, правую руку отдали, только бы оказаться на моем месте.
— В Миннесоте в хозяйственной лавке? Да пошел ты! Делать мне нечего, конечно, только вот все сейчас бросить и двинуть туда, где снег девять месяцев в году.
— Ладно, будете проезжать мимо — заглядывайте. Продам вам какую-нибудь отвертку.
— Тогда уж лучше молоток, Нэш. Чтобы дать тебе по башке, вколотить хоть немного ума.
Когда первый шаг был сделан, пройти весь путь до конца оказалось не так и трудно. Пять дней Нэш приводил в порядок дела — позвонил хозяину дома и сказал, чтобы тот подыскивал себе нового жильца, отослал мебель в Армию спасения, расторг договоры на газ, электричество и телефон. Все это он делал со злостью и с какой-то бесшабашной радостью, которая, впрочем, потом даже в сравнение не шла с тем наслаждением, с каким он принялся выбрасывать вещи. Весь первый вечер он занимался тем, что собирал по дому и засовывал в мусорные мешки оставшийся после Терезы хлам — методично, будто бы совершая обряд очищения одновременно с похоронами всего, на чем лежала печать ее прикосновений. Начал он с ее комнаты, со стенного шкафа, где еще висели ее блузки, платья и пиджаки, выбросил из комода чулки, белье и украшения, вытряхнул помаду и кремы, вытащил из альбома все ее фотографии, а потом прошелся по полкам, снимая ее книги, ее пластинки, ее будильник, ее журналы мод, ее письма. Таким образом, как говорится, лед был сломан, и на следующий день, когда Нэш взялся за свои вещи, прошлое уже отступило назад, превратившись в груду ненужного хлама, место которому на помойке. Вся кухонная утварь целиком и полностью отправилась в Южный Бостон в ночлежку для бездомных. Книги он подарил старшекласснице из соседней квартиры, бейсбольную перчатку — мальчишке из дома напротив, а коллекцию пластинок отвез в комиссионку в Кембридж. Расставание далось не без боли, но он ей почти радовался, ему казалось, будто это боль благородная, и чем надежней он оборвет связи с прошлым, тем для него же лучше. Чувствовал он себя примерно так же, как человек, набравшийся мужества выстрелить себе в лоб, с той лишь разницей, что этот «выстрел» обещал не смерть, а жизнь, открывая перед ним новые горизонты.