Музыка случая (Остер) - страница 69

Все то первое время в поле Поцци вел себя безукоризненно. Будто однажды приняв решение во всем слушаться Нэша, он безропотно делал все, что ни скажут. Честно работал в поле, не отлынивал в кухне и даже делал вид, будто с удовольствием слушает классическую музыку, которую после ужина Нэш включал каждый вечер. Покладистость явно давалась ему нелегко, и Нэш, не ожидавший подобного героизма, был благодарен Поцци. В ночь игры он сделал для Поцци, что мог, даже немного больше, и в итоге обрел друга. Тот, казалось, теперь был готов ради него на все, даже проторчать в этом забытом богом лесу, треская отбивные, как какой-нибудь арестант, приговоренный к исправительным работам на целых пятьдесят дней.

Тем не менее оказалось, что верность и вера — разные вещи. Нэш, с точки зрения его нового друга, был не в своем уме, и то, что он, Поцци, решил его не бросать, вовсе не означало, будто он не понимает всей нелепости их положения. Парень просто решил помочь бедолаге, и, как только Нэш это понял, он с тех пор старался поменьше болтать. Дни шли за днями, и, хотя почти все время они проводили вместе, о самом важном Нэш помалкивал, ни слова не говоря ни о том, как ему хочется снова вернуться к жизни, ни о стене, которая помогает ему оправдать себя в собственных глазах, ни о том, что тяжелая работа заглушает беспокойство и сожаления и поэтому он ей рад, — помалкивал, так как знал, что стоит только начать и потом будет не остановиться, а он не хотел пугать Поцци больше, чем тот и так был испуган. Пусть у парнишки будет хорошее настроение, и он проживет эти пятьдесят дней по возможности спокойно. Лучше уж говорить на самые общие темы — про их долг, про контракт, про то, сколько часов они уже отработали, сопровождая свои замечания едкими шутками и пожатием плеч. Иногда Нэш от этого чувствовал себя одиноко, однако другого выхода не видел. Джина лучше держать в бутылке, не напрашиваясь на неприятности.

Поцци был шелковым с Нэшем, но только отнюдь не с Мерксом, и не проходило дня, чтобы он упустил случай так или иначе его высмеять и оскорбить. Поначалу Нэш в этом усматривал добрый знак, решив, будто парень пришел в себя и, значит, все в полном порядке. Издевки были веселые, с ужимочками и смешками, так что Меркс порой даже и не подозревал, что над ним издеваются. Нэш, который и сам не слишком полюбил приставленного к ним охранника, не мог винить Поцци за то, что тот так выпускает пар. Но через некоторое время он забеспокоился — шутки становились рискованней, однако в них чувствовались не бунт, а смятение, паника и запрятанный страх. Теперь парень напоминал Нэшу загнанного в угол зверька, готового вцепиться зубами в первое, что подсунут. Совершенно случайно подсунут оказался Меркс, но, как ни злился Поцци, как ни старался уесть старика, тот ни разу не поддался на провокацию. Меркс, никогда не улыбавшийся, был с ними до такой степени уклончив и непроницаем, что Нэш не знал, что и думать, — то ли тот не понимает насмешек, то ли сам втихаря над ними смеется. Меркс к ним приходил на работу, топтался поодаль, никогда ни о чем не спрашивал, ничего от себя не говорил и ни разу не проявил ни любопытства, ни злости, ни радости. Каждое утро он появлялся ровно в семь, выкладывал в кухне на стол пакеты с покупками по вчерашнему списку, и больше от него в следующие одиннадцать часов ничего не требовалось. Что он сам думал об этой стене, понять было невозможно, но проверял он каждую мелочь всерьез и объяснял Нэшу с Поцци следующую задачу толково, как человек, который знает, что делает. С ними он держал дистанцию и ни разу сам ни к чему не приложил руку. Он приходил следить за ними и выполнял свою роль безукоризненно. В нем было то самодовольство, которое есть почти во всех, кто добился какого-то чина, как в большинстве сержантов или бригадиров, и, как и они, он никогда не высказал неодобрения по отношению к тем, кто ему платит. С Нэшем и Поцци он не обедал, не задерживался поболтать вечером. Рабочий день заканчивался в шесть, и в шесть он с ними прощался. «До завтра, парни», — говорил он, разворачивался и уходил своей тяжелой, шаркающей походкой, исчезая в лесу через минуту.