Место, куда ее отправляют, красивое и суровое. Дом стоит над океаном. Постоянный прибой — монотонный то ли шепот, то ли рокот — утешает. Дом, словно изрытый пещерами, заполнен другими девочками, которых тоже называли «проститутками» и «шлюхами». Они живут в маленьких спальнях и ходят в католическую школу для девочек. Но центром их жизни является прачечная. В подвале дома сотня бадей и стиральных машин, и, когда девочки не заняты другими делами — не находятся в школе, занимаются, спят, едят, или, в редких случаях, не смотрят телевизор, — они стирают. Девочки, как и она, с разгоряченными лицами и с руками, покрасневшими от воды и отбеливателя, стирают белье людей богатых и не очень: льняные простыни и длинные скатерти, плотные хлопчатобумажные рубашки и платья с поясом, детские пижамы и грязные пеленки. Это настолько проникает в сознание, что Линда может рассказать историю любой семьи, которая сдает в стирку свое белье. Мужские и мальчишеские комбинезоны и вельветовые рубашки свидетельствуют о семье без женщины. Простыни, запачканные после родов, говорят сами за себя. Мужские трусы с затвердевшими промежностями наводят на мысли о тайных удовольствиях, а женские трусы с кровью не сообщают юным прачкам ничего такого, чего бы они еще не знали. Если семья внезапно прекращает присылать детские пижамы, это говорит о трагедии, о которой нужно молчать.
Руки девочек всегда будут красными, потому что нанесенный им ущерб слишком велик и от него не избавиться с помощью мазей. Руки на долгие годы останутся потрескавшимися, постоянно повторяют монахини, как напоминание об их участи — как будто это было запланировано. Эти руки многие годы будут знаком позора.
«Хорошая погода для сушки». Фраза — как трубный зов. Сырое белье, которое в подвале никогда полностью не высыхает, развешивают на веревках, закрепляя деревянными прищепками, оно заворачивается на ветру и пахнет солнцем, когда его заносят внутрь в плетеных корзинах.
Возвращаясь после занятий, огибая угол дома, Линда видит выстиранное белье на веревке: целые акры белых и цветных фигур, движущихся на ветру. От этого захватывает дух — от вида всего этого белья. Это похоже на поля хрустящих цветов, на странный, зачаровывающий посев. Окровавленные простыни чисты, тяготы труда забыты, пятна всей этой похоти смыты. Рубашки наполняются воздухом и движутся, так что она может поверить, будто в них кто-то есть. Комбинезоны выбрасывают сильные ноги, ночные сорочки соблазнительно шевелятся в воздухе. Рубашки раздуваются, хлопают и словно живут собственной жизнью, не обращая внимания ни на своих владельцев, ни на девочек.