Сжимал до посинения — а разжимал с некоторым костяным хрустом.
Что-то да значило это его самоистязанье.
Но я никогда не дрался из-за женщин и, видимо, уже не буду. Тем более какой смысл драться из-за Рады, которой я даже не трогал живот.
Мы, впрочем, по-прежнему дружили, ведь мутень то появлялся, то пропадал. Пока мутня не было, мы успевали съесть по несколько мороженых, выкурить сорок четыре пачки сигарет и спеть, то подсказывая друг другу, то нарочно перебивая, какую-нибудь песню Прони — не забыв в итоге ни одно из трех тысяч составляющих ее слов.
Рада по-прежнему любила певца и поэта Оглоблина.
— А значки твои целы? — вспомнил я как-то. — Один, где Джим, второй, где Сашбаш, и третий, где Курт?
На следующий день она пришла в значках на красном свитере. Курт к тому времени уже застрелился.
Я нисколько не сердился на нее — с чего бы это? — разве что был озадачен, когда услышал, как в курилке, обсуждая что-то не совсем понятное мне, Рада говорит, то ли смеясь, то ли удивляясь:
— Какая разница, есть это или нет?
Почему-то я догадался, что речь идет обо мне, и Рада некоторым образом защищает меня, объясняя сокурсницам, что с мутнем у нее, возможно, и есть что-то, а со мной точно нет — но какая, в общем, разница — только дураки могут обращать внимание на такие мелочи.
В общем, в курилку я не пошел, а пошел вниз, где как раз встретил Проню.
Его не пустили через вахту, и он сидел, ссутулив плечи, свесив нос, в грязном плаще.
— Прон, какими судьбами? — удивился я, громко произнося прочитанный где-то на днях книжный оборот.
— Имею некоторую надежду на романтическое приключение, — в тон мне ответил он, не вставая со стула, и лишь подняв глаза, где и разночинца, и его лихорадки было все меньше — а расплывалась какая-то незнакомая мне природная тоска.
Зубы у него были большие, но не очень хорошие, с какими-то излишними промежутками между.
Я был уверен, что он не узнает меня, но он почему-то вспомнил, где мы виделись и когда. Мало того, если верить Проне, нам выпадало пересекаться на тех посиделках и погляделках, где я отчего-то его не заметил.
Ждал он, естественно, Раду.
Но и его надежды оказались напрасными.
Я их пару раз встречал вместе, Рада вела себя как беззаботный колокольчик, — Прон очень хотел бы прицепить себе это смеющееся серебро на рубаху, в числе иных колокольцев, но мало ли, какие у нас желания.
Однажды мы втроем пили вино у фонтана, из бутылки, по очереди — было хорошо и непонятно. Впрочем, в юности разница между первым и вторым не так болезненна.
К Раде все ходил ее мутень, я к нему даже попривык.