— Между прочим, — рычаще говорил Корин, — не далее как позавчера я задешево, практически за так, отдал этим археологам тридцать литров чистейшего самогона. И они, Захар, не могли его выпить. Тридцать литров!
Некоторое время мы шли молча.
— Захар, с каким наслажденьем я выпью сейчас сто грамм! — с предпоследней, но еще яростной бодростью прокричал все более отстающий Корин. — Я даже не буду закусывать, Захар! Я выпью, закрою глаза и пойму что-то важное. То, что ты, Захар, уже, кажется, понял! А я еще нет, Захар! Мне нужно всего сто грамм для полноты осознания.
— У тебя спички есть? Ты брал! — спросил отец, оглянувшись.
— Промокли! — ответил Корин с хриплой печалью.
Отец бросил пустой коробок в воду, и он поплыл впереди нас.
Река петляла, словно пыталась сбежать и спрятаться от кого-то. Мы шли за ней по следу, едва поспевая.
Монастыри все не показывались.
Мне казалось, что монастыри должны быть похожи на мамонтов: у тех и у других бурые, шерстяные, сильные бока, когда-то пробитые охотниками.
На солнце стали наползать вечерние тягучие тучи. Временами солнце напоминало подсолнух: черные внутренности и рыжая листва вокруг.
Появились первые вечерние комары. Чувствуя наше тепло, они летели из леса к нам на середину реки.
Раздавалось плесканье воды от движения отца и гулкие шлепки: это я бил себя по ногам и животу, оставляя красные кляксы.
Отец иногда поглаживал меня по голове: так он сгонял комаров, которых я не видел.
На своем теле комаров он почти не трогал. Или не чувствовал их, или не считал нужным делать лишние движения ради такой нехитрой боли.
По-над нашими головами неожиданно низко пролетела удивленная лесная птица.
Пропав где-то в лесу, она напоследок трижды удивленно вскрикнула кому-то: «Кто это там! Что это там! Как это там!»
Я стал замерзать.
— Пап, я замерзаю, — пожаловался я.
— Маич! — позвал отец. — Ты где там?
Корина не было видно за очередным изгибом реки.
Какое-то время Корин молчал, я успел напугаться, что он утонул. Но, наверное, он набирался сил для ответа.
— Захар! — выкрикнул он изо всех сил, голос его уже не рокотал так, как совсем недавно. — Идите, Захар! Я нагоню! Я нагоню! Разливай ровно спиртное у археологов, и я не замедлю… не заставлю себя ждать!
Отец прибавил хода.
Прошло, наверное, часа три или даже чуть больше. Солнце почти совсем уже скрылось.
Вдруг сделался ветер, в одну минуту по воде пошла быстрая рябь, небо слилось с водою, лес нахмурился и навис над нами, втайне живой, но еще молчащий.
Мгла казалась мутной и желтоватой.
Меня потряхивало от холода, понемногу наполняющего живот и поднимающегося все выше.