Гланя покачивала головой в том смысле, что, мол, не важно, — и не удосуживала градоначальника ответом.
Глава делегации все чаще обращался к переводчице, Гланя каждый раз, отлично улыбаясь, отвечала, но один раз неожиданно повернулась ко мне и с безупречным презрением негромко сообщила:
— Спрашивает, какого цвета белье на мне.
Гланя тут же отвернулась, и мы больше не разговаривали в тот день.
В другой раз все та же делегация проводила в честь приобретения завода пресс-конференцию, и Гланя сразу узнала меня, зашедшего проследить на этот раз за журналистами.
— Привет, солдат! — сказала она весело и, прикусив губу, несколько секунд смотрела на меня, будто бы раздумывая.
— Ладно, потом, — посоветовала сама себе и упорхнула на басовитый и чуть растерянный зов нашего градоначальника.
В конце пресс-конференции глава иностранной делегации вдруг заговорил по-русски.
— Спасибо? — сказал он, и все заулыбались с таким видом, словно только что у всех на глазах младенец сделал первый шаг. Тем более удивительным это было в стране, где каждый второй знал что такое «сеньк ю» и «фак ю», но не считал свое знание чем-то из ряда вон выходящим.
— Спасибо! — повторил глава делегации. — Этот завод есть… сила! Да! — тут он скосился на Гланю и добавил: — Энд ваша — кто переводит… пе-ре-водчи-ца!.. она имеет беж… беж…
Я подумал уже, сейчас гость скажет, что у нее бежевое белье, но он, наконец, закончил:
— Беж… упречный английский! Лучшее, чем мой! Это помогать работать!
Гланя и школу закончила с золотой медалью, тем больше было мое удивление, когда Шорох, живший неподалеку от Гланьки, однажды опознал ее на улице из окна патрульной машины:
— Смотри, какая, — я посмотрел и чуть было не похвастался, что хорошо знаю это карамельное чудо, но Шорох тут же добавил: — Ее старшеклассники с нашей школы несколько раз пускали по кругу в подвале. Не насиловали даже, а типа она сама…
Я поперхнулся и помолчал.
— Ничего не путаешь? — спросил наконец.
— Не-а, — беззаботно ответил он.
— Ты там тоже… что ли? — спросил я.
— Откуда? — огорченно отозвался он. — Она в старших классах училась, я шкет еще был.
— И что потом?
— Потом на нее в школе стали пальцем показывать, и она, типа, траванулась таблетками. Но — откачали, и месяца через два снова, гляжу, идет по коридору. Такая вся… бледная. У нее парень тогда появился — реальный пацанчик, такой, типа, злодей. Больше никто на нее пальцем не показывал — палец дороже. Ее, бля буду, даже уважали — и учителя с таким, типа, страхом смотрели, хоть и не приняли в комсомол… и для одноклассниц она казалась вроде как самая взрослая, когда все остальные еще малолетки… а пацанам — она вообще была легенда, на нее все приходили посмотреть, если она там, стихи читала на каком-нибудь празднике… Помню, ее фотку вывесили на доску почета — она на очередной олимпиаде всех уделала — и фотку сразу унесли вместе с доской…