Люди средневековья (Пауэр) - страница 104

.

Томас Бетсон продавал шкуры и шерсть, курсируя между торговым домом в Кале и ярмарками и рынками. Но на этом его обязанности не заканчивались, ибо ему еще надо было получить деньги со своих покупателей, фламандских купцов, и расплатиться со своими кредиторами в Англии, скупщиками котсволдской шерсти. Обычно купцы выдавали этим скупщикам векселя, которые действовали, как правило, в течение полугода, и если иностранные покупатели задерживали деньги, то Томасу Бетсону нечем было оплачивать эти векселя. Более того, дело сильно осложнялось разной стоимостью денег, находившихся тогда в обращении. Мы полагаем, что знаем кое-что о колебаниях курса валют в наши дни, но даже представить себе не можем, какие сложные вычисления приходилось производить торговцу XV века и какие выдерживать споры. Менялся не только курс валют, ходивших в Англии и на континенте, но и, как пишет редактор «Документов Сели», «большое число правителей всякого рода чеканили свою собственную монету, содержания золота и серебра в которой никто точно не знал, что сильно усложняло для Сели оценку стоимости товара, и им, очевидно, приходилось брать столько, сколько им давали». Представьте себе, с какими трудностями сталкивался Томас Бетсон, когда в его торговый дом поступали гульдены Святого Андрея из Шотландии, арнольдовские гульдены из Гелдреса (очень сильно обесцененные), гроши (серебряные монеты достоинством в четыре пенса) Карла Бургундского, новые и старые кроны из Франции, давиды и фалевы из Утрехтского епископства, серебряные монеты графов Вестфальских, левы или французские луидоры, лимбургские гроши, миланские гроши, фелиппы или филидоры из Брабанта, плаги из Утрехта, постлаты различных епископов, английские риалы (стоимостью десять шиллингов), шотландские или бургундские всадники (они назывались так потому, что на них был изображен человек на коне), флорины рено епископа Кёльнского и сетиллеры. Он должен был знать курс всех этих валют по отношению к английским деньгам, установленный компанией на тот период, хотя большая часть этих валют была уже обесценена до предела. В этом отношении английские деньги пользовались доброй славой, которой все завидовали, пока Генрих VIII не начал обесценивать и их в своих гнусных целях. Письма Сели полны сетований на неразбериху с деньгами, да и Томасу Бетсону можно только посочувствовать. Но он, вне всякого сомнения, был похож на чосеровского бородатого купца: «Умел он обменять все шильды по очень выгодному курсу» (шильды — французские кроны).

Чтобы облегчить денежные расчеты между Англией и Нидерландами, купцы пользовались услугами банков и кредитом (векселями и другими ценными бумагами), которые предоставляли им итальянские и испанские купцы и английские торговцы мелким товаром — эти люди сочетали торговлю с финансовыми операциями. Так, Вильям Сели писал своим хозяевам: «Спешу сообщить вашей милости, что я принял Джона Делоуписа по вопросу об оплате счетов, по которым Одлингтон прислал мне всего 300 фламандских фунтов, поэтому я заплатил Гинотту Страбанту 84 фламандских фунта 6 шиллингов 6 пенсов. Далее, я получил от Бенинга Декасонна, ломбардца, 180 полновесных ноблей, которые были уплачены в установленный срок. Я уплатил по 11 фламандских шиллингов 2 с половиной пенса за нобль, что составило в сумме 100 фламандских фунтов 17 шиллингов 6 пенсов. Далее, я таким же образом получил от Якоба ван де Базе 89 ноблей и 6 шиллингов, которыми можно расплатиться в Лондоне в установленный срок, и заплатил по 11 фламандских шиллингов 2 пенса за каждый полновесный нобль. Это составило 50 фламандских фунтов, а остальные 300 фунтов остались у меня, ибо я не могу больше в этот сезон заработать для вас, поскольку здесь нет никого, кто взял бы какие-нибудь деньги. А деньги теперь идут по курсу 11 шиллингов 3 с половиной пенса за нобль, и нет никаких других монет, кроме нимегенских грошей, крон, андреевских и рейнских гульденов, и обмен идет чем дальше, тем хуже. Далее, сэр, я посылаю вместе с этим письмом два первых письма об означенных платежах — письмо Бенинга Декасонна адресовано Габриэлю Дефуе и Петеру Сэнли, генуэзцу, а письмо Якоба ван де Базе — Энтони Карей и Марси Стросси, испанцам; кто они такие, вам расскажут на Ломбардской улице».