— Да, я предпочел бы грести до кровавых мозолей, чем иметь на палубе своего корабля сотни полторы свирепых волков, готовых вонзить в тебя зубы, пусть даже они и прикованы цепями. Эти гребцы должны люто ненавидеть своих хозяев, а здесь их будет побольше, чем членов команды.
— Действительно, вся надежда — на крепость цепей,— согласился Орм.
Вслед за капитаном Енси они пошли по длинному мостику, тянущемуся посреди палубы от носа до кормы корабля. Их преследовали тяжелые, уничтожающие взгляды рабов, что располагались в несколько рядов справа и слева от мостика. Казалось, их ненависть липла к коже подобно горячей смоле.
— Говорят, когда гребцы-рабы бунтуют, то это оказывается хуже, чем пожар посреди моря. Верно? — спросил Грейп.
— У меня такого еще не было, хотя должен признаться, кое-кто сумел сбежать,— ответил Енси, не оборачиваясь и не сбавляя шага.— Но от других людей я много раз слышал, что подобное восстание — это действительно ужасное событие… для команды, разумеется. Чтобы такого не произошло, на некоторых кораблях даже подрезают гребцам сухожилия на ногах. Но я предпочитаю этого не делать: ведь после такой операции раб гребет гораздо хуже, так как не может как следует упираться ступнями.
Даже Грейпа, отнюдь не отличавшегося особой чувствительностью, передернуло при этих словах.
— Лучше всего крепкие цепи, которые надежно закреплены в палубе,— продолжал разглагольствовать Енси.— И, повторяю, попыток бунта у меня не было. Ни одной за два десятка лет… Однако мы пришли. Покорнейше прошу воспользоваться моим гостеприимством.
Если в одежде капитан Енси был сама скромность, то на другие привычки это не распространялось. Каюта его занимала все пространство под кормовой башенкой и была украшена позолоченной резьбой и коврами. А когда трое слуг внесли и стали расставлять на полированном столе многочисленные блюда и тарелки с яствами, серебряные кувшины, судя по запаху, наполненные винами, способными усладить вкус самого тонкого ценителя, вазы с виноградом, орехами и фруктами, стало ясно, что капитан весьма взыскателен в выборе пищи.
— Присаживайтесь к столу,— гостеприимно предложил Старая Гиена, жестом выпроваживая из каюты слуг и запирая за ними дверь на щеколду.
* * *
Все время, пока длился поединок, Соня простояла возле борта, широко раскрытыми глазами наблюдая за сражавшимися насмерть гигантами. Это было жестокое, грубое зрелище, да, но одновременно и возвышенное. Ограждение, в которое крепко вцепилась Соня, было сделано очень высоким, для того чтобы надежно защищать членов команды от стрел противника. Соня была довольно рослой девушкой, но, разумеется, не могла сравниться в этом отношении со здоровяками-ванирами. Потому, чтобы увидеть происходящее на берегу, она вынуждена была приподыматься на цыпочки. Воины, стоявшие вдоль борта справа и слева от нее, возбужденно кричали, хлопали широченными лапищами по доскам ограждения и по плечам соседей. Соня тоже получила несколько таких хлопков, каждый из которых заставлял ее пошатываться. После одного особенно сильного удара она уже чуть было не заехала локтем в бок невежи соседа, но сдержалась: очень уж хотелось досмотреть, чем закончится поединок.