- ПТимоша, - молвил он загорелому крепкому малышу, что сидел у самых его ног. - Никак, ты позавчера с отцом-то до самой ночи рыбачил?
Ответил старику Тимоша бойко и радостно; любо ему было, что знал священник про его трудолюбие, что он-де уже семье помуга.
- До самой ноченьки-то рыбачили мы в затонах, батя. Изморились мы с тятькой, просто ног под собой не чуяли. А рыбки послал нам Господь Бог вдоволь - по самые края лодку наполнили…
- И есть за что похвалить тебя, дитятко. И впредь помогай отцу в трудах его… И то ты правдивое слово молвил, что не сами вы столько рыбы добыли, а послал вам Господь Бог за труды ваши. С трудом да молитвою никогда на белом свете нужды не узнаешь. Так-то, малыш мой разумный.
И ласково погладил старец Тимошу по его головенке кудрявой. Завидно стало остальной детворе, что Тимошку-озорника батя хвалит, и наперебой стали кричать звонкими голосишками ребята малые.
- А я вечор нашу буренушку доила, - крикнула черноглазая Наталка. - Матке-то недужилось!
- А я экую уйму хворостняку нарубил! - похвалился другой малец, Мишутка.
- А я утресь молотил с тятькою, - кричал третий, запустив ручонку смуглую в белые, как лен, волосы.
- А я с маткой жниво с утра до ночи жала: истомилась, измучилась, - молвила девочка, что хоть поболее других была, а все же батиной ласки другим уступить не хотела.
Светлая, кроткая, словно тоже детская, улыбка показалась на строгом лице старого священника; не перебивая слушал он, что выкрикивали ребятишки, и оглядывал он очами добрыми всех этих малышей, загорелых и запыленных.
- Добро, детки мои, добро! Все-то вы, как я погляжу, ребята славные… Только не след похваляться друг перед другом трудом своим да послугой своей. Бог-то, Батюшка, все с небес видит, все примечает. Коли сделал человек дело благое, посылает ему Господь на душу облегчение; коли худое что сотворил, совесть-то, данная нам от Господа, не даст грешнику покоя. Будьте, детки, смиренны и незлобивы.
Притихли малыши, слушая батю любимого, потупились все, молчат. Только Тимоша, от стыда вспыхнув ярче зарева, прижался к ногам старца и зашептал ему:
- Я ведь, батя, не сам похвалялся; ты же меня опросил.
Опять поласкал его старик по головенке кудрявой да и другим ребятам опять ласково улыбнулся.
- Ну, что приуныли, что закручинились? Невелик ваш грех, да и сами вы еще несмышленыши… Эх, кабы все так слово доброе душою чуяли, сердцем принимали! - вздохнул старый священник.
Повеселели ребята, ближе к доброму старцу подвинулись.
“Вот что, детки мои… Расскажу я вам сказку-былинку, а вы не шелохнитесь, сидите; коли боязно будет, сотворите крест святой и до конца слушайте. В старину глубокую, далекую, когда еще только стал Великий Новгород на славном Волхове широком, раздольном, гнездилось на берегу его в темной пещере злое чудище, исчадие адово - Змей-Горыныч. Был тот Змей-Горыныч, детушки, о трех головах, и у каждой головы была пасть лютозевная, и исходил из тех пастей пламень жаркий языками красными. Все было в зеленой чешуе чудище грозное. Сидело оно в своей пещере темной, зубами своими алчными щелкало и стерегло людей проезжих… Как заслышит, бывало, что идут по реке Волхову ладьи иль суда гостей торговых, - выскочит оно, пасти свои разинет, опалит суда и ладьи огнем, а гребцов да хозяев живьем съест… Не стало по реке Волхову раздольному ни проходу, ни проезду; закручинился народ, закручинился Великий Новгород… Стали тогда новгородцы умом-разумом раскидывать, стали по городам, по селам, по деревням клич кликать: не найдется ли-де богатырь могучий, молодец безбоязливый, что на чудище злое боем выйдет? Сулили новгородцы тому витязю храброму, желанному дары богатые: мешок золота червонного, мешок серебра иноземного да целый ларец жемчуга дорогого… Долго, долго искали богатыря; ездили бир'ючи новгородские по всем городам, селам и деревням, - а все охотника не было… И дошла, детушки, та весть о злом чудище до самого Киева стольного, где в тереме княжеском сидел князь Володимер, где пировали с ним в гриднице его славные богатыри Илья Муромец, Алеша Попович, Поток Иванович, Чурило Пленкович, Ставр Годинович и сам дядя княжий Добрыня Никитич.