— Следуйте в мой кабинет, мисс Блэкстоун!
Профессор пошла вперёд. Обречённо опустив голову, Эни последовала за ней.
Мне пришлось прервать своё занятие, поскольку я услышал глухой стук в стекло. Вернулась Хоуп — наша сова. Эни сама выбирала её, была очень к ней привязана и даже иногда беседовала с ней. В этом доме вообще всё связано с Эни, каждый дюйм пропитан её нежностью и заботой. Мне показалось, что Хоуп также как и я не понимает и очень переживает от того, что вдруг куда-то подевалась её любимица. Я распахнул окно, и аккуратно взяв птицу, отвязал от её лапы записку. Почерк Минервы — сердце забилось чаще. Всего четыре слова: «Хогвартс, завтра, девять утра».
Собраться и обдумать, как и что говорить профессору МакГонагалл, чтобы наш разговор продолжался дольше двух минут, а главное, чтобы она открыла мне, где искать Эни — вот что было сейчас самым важным. Я сидел за кухонным столом и записывал приходящие мысли в блокнот, переставляя их в различном порядке. Хоуп была рядом и следила за мной похожими на кофейные блюдца глазами. Маленькая птица с торчащими во все стороны перьями и воробьиным окрасом не вызывала у меня приятного эстетического чувства, но я не стал её прогонять — она принесла хорошую весть и, к тому же, была чем-то живым в умирающем доме. Сова тихо ухнула.
— Не сейчас, бери сама всё, что хочешь, — я подвинул к ней плошку с печеньем и вернулся к записям.
Птица потёрлась о мою руку, взяла со стола записку Минервы и бросила на раскрытый блокнот.
— Да, Хоуп, спасибо, — я убрал записку. — Выбери, что хочешь.
Сова снова проделала то же самое.
— Хоуп, ты рехнулась? — я начал раздражаться и отбросил записку подальше, отпихнув в сторону птицу.
Сова взглянула на меня, ещё раз ухнула, прошлась по столу, подняла записку и опять опустила передо мной. Это заставило задуматься. Эни говорила, что Хоуп очень умная птица и никогда ничего не делает просто так, что с лихвой компенсирует её невзрачный вид.
«Чем Мерлин не шутит», — подумал я, направил палочку на кусочек пергамента и произнёс заклинание, проявляющее сознательно скрытые записи.
К моему крайнему удивлению это сработало и под ровными красивыми буквами проявились другие, написанные неуверенным шатким почерком.
«Папа, в восемь тридцать у Гремучей Ивы».
Я посмотрел на сову, та довольно прикрыла глаза.
— Теперь можешь забирать вообще всё, ты молодец, — сказал я и почесал её загривок.
Сова издала пару клекочущих звуков, и, так ничего и не взяв, вылетела в окно. Я задумался. Что же я скажу дочери? Ещё неделю назад мы были у неё вместе с Эни, и вот теперь… Меньше всего хотелось лгать Лили, но и правда была не лучше. Когда моя дочь хмурится, делает безразличное лицо или смотрит мимо меня, если ей неприятен разговор, я теряюсь. У меня не получается как следует отругать или наказать её, когда она действительно виновата, ну а о том, чтобы сделать ей больно, поведав, что её мама ушла от меня, вообще не было и речи.