- И одного ружья для тебя много, - сказал путник, поднимая трехлинейку. - Ты же с ним и обращаться-то не умеешь. Ну вставай, пока не простыл.
- А больше бить не будете? - недоверчиво спросил парнишка, вглядываясь в незнакомца.
- Вот заодно и узнаешь.
Парнишка старчески охнул, нацепил запыленный картуз козырьком назад и медленно поднялся.
- Как звать-то тебя?
- Гришка, - несмело сказал парень, будто его имя, произнесенное вслух, могло привести к новым побоям.
- Так вот, Гришка, отвечай прямо и честно, как перед попом на исповеди в Великий пост. Ты чего с винтовкой по дорогам шаришься?
- У ребят табачок вышел, вот они меня и послали.
- Гришка, а что теперь, в вашем селе по-другому табаку не достать?
- Кому достать, кому нет. Я уже третью неделю по лесу брожу, домой не заглядываю. У нас большаки комбед завели, и с тех пор жизни не стало.
- Ком бед?
- Ага, комбед. Это вроде сельской управы. Только там не нормальные мужики, как мой тятька, а голота. Пришел указ - молодых забирать в солдаты. Вот этот комбед и решает: кого оставить в селе, с бандитами воевать - то есть с нами, а кому в ихнюю Красную армию иттить. Рвань разная в Усадьбе засела. За трудовой народ она, видите ли, борется. Весь самогон с уезда туда свезли, для борьбы. А ребят с приличных дворов велели собрать - и в уезд. Ну, мы в лес и подались.
- Хорошие дела у вас творятся, - сказал путник и повесил на плечо винтовку. - Ну, прощай Гришка, я дальше пошел.
- Ой, дядя, а как же я к ребятам без ружья вернусь? Что же я им скажу? Они мне теперь всю морду разобьют.
- Скажешь: "Федор Назаров по дороге шел и винтовку отобрал".
И Назаров, не глядя больше на Гришку, зашагал дальше.
* * *
Прежде Зимино было богатым и веселым селом. Барин еще лет за десять до Германской войны продал землю крестьянам. С той поры он только читал журналы и ловил бабочек. Мужики с выгодой сбывали урожай в уездный город Монастырск и давали ночлег купцам, едущим туда же на ярмарку. Уставшие купчики могли отдохнуть перед завтрашней дорогой, а сохранившие силы - развлечься. Зимино всегда славилось красивыми девками.
Рано под утро девка пришла,
Рубли в подоле домой принесла.
Теперь, весной 1918 года, село казалось вымершим.
Несколько изб были пусты. Распахнутые ворота приглашали заглянуть во двор, но первый же беглый взгляд расхолодил бы любого мародера - добро вывезено до лоскутка. Чьи-то заботливые руки прибрали все, включая двери и ставни.
Жилые дворы, напротив, были заперты так, будто через Зимино собирался пройти цыганский табор и народ, затаив дыхание, ждет вороватых гостей. Даже собаки лаяли осторожно: гавкнут пару раз и замолкнут, будто раздумывая стоит ли брехать дальше?