— Что мне с ней делать? — поинтересовалась Чармейн.
— Как — что? Вытри насухо, — сказал Питер. — Потом поставь на стол.
Чармейн попыталась так и поступить. На это кошмарное занятие у нее ушла уйма времени. Казалось, полотенце не желает впитывать воду, а тарелка так и норовила выскользнуть из рук. Чармейн вытирала так медленно, а Питер мыл так быстро, что довольно скоро нагромоздил возле раковины целую гору тарелок и начал терять терпение. Естественно, в этот самый миг тарелка с самым красивым узором вывернулась у Чармейн из рук и упала на пол. В отличие от странных чайников она разбилась.
— Ой… — сказала Чармейн, глядя на осколки. — Как ее теперь починить?
Питер закатил глаза к потолку.
— Никак, — ответил он. — Постарайся больше ничего не ронять. — Он собрал осколки и бросил их в третье ведро. — Теперь я буду вытирать. А ты попробуй помыть, вдруг получится, а не то мы весь день провозимся. — Он выпустил воду, ставшую мутной и бурой, из раковины, собрал ножи, ложки и вилки и ссыпал в полоскальное ведро. К изумлению Чармейн, все они были теперь чистые и блестящие.
Чармейн посмотрела, как Питер снова наполняет раковину горячей водой с мылом, и сочла — в запальчивости, но не без оснований, — что он выбрал себе самую легкую часть работы.
Вскоре она поняла, что ошиблась. Работа оказалась отнюдь не легкой. На каждую посудину у нее уходила мучительная вечность, к тому же спереди она вся вымокла. А Питер то и дело возвращал ей чашки и тарелки, кружки и блюдца и утверждал, будто они грязные. И не позволил ей перемыть сначала собачьи мисочки — ни одной! — пока не будет вымыта вся человеческая посуда. Чармейн решила, что с его стороны это просто подлость. Потеряшка вылизала все мисочки так чисто, что Чармейн догадывалась — мыть их будет гораздо легче, чем все остальное. В довершение всего она вынула руки из пены и с ужасом увидела, что они все красные и покрыты непонятными морщинками.
— Наверное, я заболела! — закричала она. — У меня какая-то ужасная кожная болезнь!
Как же ей стало обидно и досадно, когда Питер в ответ рассмеялся!
Однако в конце концов пытке пришел конец. Чармейн с мокрым передом и сморщенными руками обиженно направилась в гостиную почитать «Посох о двенадцати ветвях» в косых лучах послеполуденного солнца, предоставив Питеру носить чистую посуду в кладовку. Она уже чувствовала, что сойдет с ума, если ей не дадут спокойно посидеть и почитать. За целый день ни словечка не прочитала, думала она.
Питер помешал ей гораздо раньше, чем хотелось бы: он где-то раздобыл вазу, поставил в нее гортензии, притащил в гостиную и водрузил на стол прямо перед Чармейн.